В свое время, работая в конструкторском бюро, Желнин показал себя неплохим инженером и даже почувствовал вкус к делу, но тогда ему казалось, что вслед за войной, окончившейся в 1945 году, вот-вот начнется еще какая-никакая, а война, за ней еще и другие войны; в таком случае, вопрос о том, куда идти и чем заниматься, для него не возникал. Войну он считал не то чтобы своим природным призванием, но своей неукоснительной обязанностью. Без рассуждений - почему война, для чего и чего ради.

Раз, редко - два раза в месяц в "кабинете" генерала собиралось человек двадцать, а то и побольше членов Клуба Вольных Долгожителей, тогда внуки, а иногда и внучки приносили сюда стулья со всего дома, а также кое-какие малые закуски: бутерброды, рыбу, жареное или вареное мясо, реже - гречневую кашу с молоком. Кое-что выпить - более чем в ограниченных размерах доставляли сами участники Клуба. Но это - не обязательно. Обязательными были в руках всех пришедших записные книжки, вернее - общие тетради с записями, которые человека два-три зачитывали перед аудиторией. Шепотом же, просто тихим голосом здесь говорилось и о том, кто и какими средствами ухода из жизни располагает.

У генерала Желнина на полочке над кроватью находился деревянный, с резьбой коробок, в коробке - пакетик, в пакетике - таблетки, у агронома Сивцова - что-то растительное, филолог Ямин предпочитал газовый вариант... Ямин вообще выступал в Клубе с идеей построить в городе общедоступную газовую камеру, которой мог бы воспользоваться каждый желающий, заявив о своем намерении не менее чем за месяц. Это служило бы доказательством надлежащей обдуманности поступка. Нужно было, по Ямину, предварительно внести небольшую сумму денег и предоставить медицинскую справку о состоянии психики претендента.

Ямин видел в своем проекте высшую логику и высший гуманизм, свойственный двадцатому веку. Если не в двадцатом, так в двадцать первом веке такой порядок вещей обязательно будет общепризнан, но кто-то должен положить ему начало. Этим кто-то и был, по мнению Ямина, Клуб Вольных Долгожителей.

Да, день первых похорон ушедшего из жизни члена Клуба был фактически днем рождения Клуба: осенний, с легким, все еще ярким солнышком, с ветерком, время от времени пошевеливающим уже пожелтевшую листву кладбищенских берез, - все это делало окружающее пространство каким-то более ясным и понятным, а глубину неба гуще и синее.

Одноклубники стояли плотно, все они вот уже недели три, месяц угадывали, кто будет первым. Первым оказался бывший учитель рисования (без нескольких дней восемьдесят лет) из весьма многочисленной и уже потому несовременной семьи, родственников было на похоронах довольно много, дети и опять же старички, но людей среднего возраста - никого. Старички не без зависти поглядывали в гроб, детям хотелось шалить, но они сдерживались, вся природа вокруг, да и люди были немного ненастоящими, походили на рисунок покойного учителя рисования, а для всех членов Клуба это было как бы генеральной репетицией хорошо и благородно задуманной пьесы. О благородстве одноклубникам надо было помалкивать, даже друг перед другом, но тем сильнее было это чувство: все правильно, вот так и надо жить, а главное, вот так и надо умирать, как постановил Клуб. Пройдет немного времени, и человечество усвоит этот замысел. Это вам не коммунизм, это - истина. Учитель рисования, первым из членов Клуба покончивший с собой, - это вам не Ленин-Ульянов, который жил в беспамятстве чуть ли не два года, забыв таблицу умножения.

Только-только засыпали могилу, пошел дождь, кто имел, раскрыли зонтики, несмышленые дети не без шума старались уместиться вдвоем-втроем под одним зонтиком. Клубный замысел выдержал первый экзамен, первые учебные маневры прошли с оценкой по меньшей мере "хорошо".

Появилась уверенность, что это вполне возможно: умереть в здравом уме не самооплеванным и не самообписанным - не так, как на боевом посту, но все-таки.

Уверенность в наше время очень важная: когда все свое прошлое ты сам ставишь под мучительное сомнение, а настоящее даже и сомнению тому не поддается, настолько оно глупо, настолько оно фарисейское и никак не определено (разве только в воровском смысле), настолько в нем много жертв с применением оружия и без - просто-напросто от голода и нищеты.

Одним словом, уверенность эта приближала генерала Желнина к тому месту в жизни, которое он называл "боевым постом".

За какой-нибудь последующий год-полтора первый маневр повлек за собой вполне реальный результат - еще три столь же сознательных и достойных смерти. Все три как по писаному приходились на осень, но на похоронах уже не было прозрачной желтизны кладбищенских берез учителя рисования - куда-то исчезла, несмотря на то что все члены Клуба ее ожидали.

Тем не менее члены Клуба обязательно примеривали каждое подобное событие к себе: "Вот он решился, а я почему все еще чего-то жду? Чего, спрашивается?"

Вечером каждого похоронного дня члены Клуба собирались на жилплощади генерала Желнина и тут старались заслушать и запомнить наиболее значительные сообщения (можно было сказать - и доклады).

Речь шла, например, о том, что природа едва ли не всех живых существ на земле одарила огромным жизненным потенциалом. Так, срок жизни человека, если он будет жить нормально, в нормальных условиях, разумно пользоваться данным ему потенциалом, может составить в среднем двести лет; выходит, и сегодня в России среди нас могли бы быть и Достоевский, и Толстой, и Вавилов - мало ли еще кто? Может быть, сам Пушкин? Вот только вряд ли они были б счастливы... Единственным выходом для них было бы разве что членство в Клубе Вольных.

Но никого из них нет - давно умерли. И это правильно, это куда как разумно, потому что разум человека не может существовать в двух, а то и больше исторических эпохах: новые эпохи его не принимают, а он не принимает их, как они того заслуживают. Или представить себе, будто Сталин жив еще и сегодня. Что бы тогда было?

Но это только часть проблемы, может быть, и не самая главная, самая главная - чисто демографическая: будь средняя продолжительность жизни человека и в самом деле двести лет, сколько бы сейчас исчислялось людей на Земле? И как бы они делили между собой земные блага, всю, как есть, природу в ее пространстве и времени? Да человечество давным-давно изничтожило бы и природу, и само себя!

Поэтому ученые, которые ставят перед собой задачу продления жизни человека, тем более те, кто мечтает и утверждает, что вполне возможно бессмертие, - это не кто иные, как аферисты, бессмысленные и вредные (филолог назвал несколько имен). Образ жизни, а значит, и ее продолжительность именно такие, которые позволили человечеству просуществовать несколько миллионов лет, - вот что надо понять и принять как нечто самое главное.

Почти никто из людей этого не понимает...

Говорилось в такие поминальные вечера и о том, что хорошо бы Клубу издавать журнал с разъяснениями своей позиции - но это дело бесполезное: кто-то будет такой журнал читать? Кто субсидировать? А если и будет? Да кто нынче придает значение чьим-то точкам зрения, при том, что собственной точки зрения на вопросы существования современного человека ни у кого нет? Всякого рода склоки, аферы, убийства и зрелища - дело другое, тут и печать, и телевидение, и радио, и правительство находят себя и очень гордятся самими собой.

Генетик (по фамилии Расторопнов) говорил обо всем этом живо, с увлечением, бурно жестикулируя, его слушали с вниманием. О сегодняшних похоронах никто не говорил ни слова.

Заслушивались и такие доклады: бывшего агронома на тему "Почва и человечество", бывшего профессора медицины Кулебякина "О перспективах развития СПИДа и сопутствующих ему заболеваний".

Генерал Желнин, тот писал к "своему дню" доклад "Россия и Европа". Он уже одного из своих коллег подготовил к прочтению этого доклада - тоже бывшего военного, подполковника в отставке Замятина (семьдесят семь лет было подполковнику).