Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Рулек опять у "мерса" отломали, гады...

Седой судорожно кивнул.

На стене, над столом начальника висел написанный маслом, большой, в рост, портрет Дзержинского. Приятельски ему подмигнув, Владимир Иванович поделился:

- Мой тесть его вешал. - И тут же поинтересовался: - Ну, что, мужики, выпивать-то будем? Где коньячок?

- А тебе какой? Французский? Или армянский? - неожиданно прозвучал из-за спины сильный, хорошо поставленный голос.

- Армянский, конечно, французский не уважаю, - ответил Владимир Иванович, выворачиваясь в кресле, чтобы увидеть, кто говорит. В дальнем темном углу за низким столиком сидел, подавшись вперед, пожилой мужчина с породистым лицом и мешками под глазами. Смотрел он недобро.

- Будет тебе армянский, - пообещал незнакомец, и в этом обещании слышалась угроза.

Мелкий мелко засмеялся, седой нерешительно поддержал.

Печенкин переводил удивленный взгляд с одного на другого и не удержался, засмеялся тоже - как всегда смеялся - открыто, громко, раскатисто. Он долго не мог остановиться, и обитатели сумрачного кабинета уже не рады были, что развеселили званого гостя.

- Это генерал... - представил неизвестного мелкий. - Специально сегодня из Москвы прилетел...

Владимир Иванович не расслышал фамилию генерала, но его сейчас интересовало другое, и он спросил:

- Какого числа прилетел?

- Сегодня, - сухо ответил генерал.

Печенкин вздохнул, резко поднялся, стуча голыми пятками по паркету, подошел к генералу и браво представился:

- Печенкин.

- Печкин, - ответил генерал.

- Где-то я уже слышал эту фамилию? - задумчиво проговорил Печенкин и обратился через плечо к седому: - Нилыч...

- Не Нилыч, а Василий Нилович! - истерично за-кричал вдруг седой. Василий Нилович!

Печенкин не обиделся, но расстроился.

- Да ты чего, Нилыч? - спросил он. - Сам позвонил: "Приходи, выпьем коньячку", человек вот специально прилетел... сегодня... А сам кричишь...

- Вы, говорят, кино любите смотреть? - вмешался в перебранку генерал.

Владимир Иванович задумчиво склонил голову и ответил:

- Смотря какое...

- Ну, это тебе понравится, - усмешливо проговорил генерал и нажал на пульт управления стоящей рядом видеодвойки.

Изображение было черно-белым, мутным, чтобы лучше видеть, Печенкин подошел ближе. Там был хрустальный храм, а рядом с ним, у закрытых ворот, стояли трое, они разговаривали, кажется, спорили, размахивали руками.

- А звук? - спросил Владимир Иванович.

- Звука нет, - ответил из-за спины начальник УФСБ.

- Илюха! - обрадованно воскликнул Печенкин, узнав среди троих сына. - А рядом кто? Где-то я их видел... Кто они?

- Подельники, - мрачно ответил генерал.

- Черножопая и узкопленочный, - добавил мелкий и засмеялся.

Илья бросил что-то за ворота храма и побежал, за ним поочередно побежали двое.

- Куда это они? - поинтересовался Владимир Иванович.

- Не куда, а откуда. Они храм заминировали, - объяснил генерал.

- Какой храм?

- Тот самый... - ответил генерал.

- Хрустальный, - подсказал седой.

- Хрустальный, - повторил генерал.

- Зачем? - вяло поинтересовался Печенкин.

Генерал пожал плечами.

- Следствие выяснит.

Экран погас.

- Конец фильма, - прокомментировал седой.

Печенкин вздохнул, улыбнулся, поежился, потер ладони и обратился ко всем троим:

- Ну что, выпивать-то будем? А то у меня ноги замерзли...

- А ты какой размер обуви носишь? - неожиданно поинтересовался генерал.

- Сорок третий, а что?

Генерал положил на стол папку, а сверху свою руку и, глядя в глаза Печенкина, внимательно и серьезно объяснил:

- Здесь все необходимые документы: полетный сертификат и все такое прочее. В срочном порядке вы должны улететь со своим сыном... - Генерал помолчал и прибавил: - К грёбаной матери...

- Это вы серьезно или шутите? - искренне недоумевая, спросил Печенкин.

- Да куда уж шутить, завтра от этой шутки вся Россия содрогнется, ответил генерал недовольно.

- Повтори, что сказал! - выкрикнул вдруг Владимир Иванович, ухватив генерала за лацканы пиджака и вытягивая к себе. Столик упал, документы рассыпались, телевизор свалился и разделился на пластмассовую коробку и всю остальную электронную требуху. Генерал уперся руками в плечи Печенкина, пытаясь оторваться, но это ему не удавалось.

- Повтори! - яростно потребовал Владимир Иванович.

- Завтра... вся... Россия... - прохрипел генерал, почувствовав, видимо, что иначе Печенкин его не отпустит, но Владимир Иванович не отпускал и снова требовал:

- Повтори...

Налицо было непонимание: Печенкин требовал повторить другое, про мать, а генерал думал, что про Россию. Это не понимали и седой с мелким, они вцепились в локти Печенкина, пытаясь разорвать его мертвую хватку, каждый говоря о своем.

- Не Нилыч, а Василий Нилович, - напоминал седой, а мелкий жаловался:

- Телевизор раскокали, гляньте вон...

Но Печенкин не желал нечего слышать, кроме одного.

- Повтори! - требовал он снова и снова.

- Завтра... вся... Россия... - послушно хрипел генерал.

Печенкин мог его задушить.

- Повтори...

- Завтра... - Генералу не хватало воздуха, и тогда мелкий пришел ему на помощь.

- Завтра вся Россия содрогнется!

- Завтра вся Россия содрогнется! - подключился и седой.

- Повтори...

Они топтались вчетвером по важным, видимо, бумагам и потрескивающим деталям телевизора, словно исполняли какой-то странный и страшный мужской танец, повторяя и повторяя:

- Завтра вся Россия содрогнется...

- Завтра вся Россия содрогнется...

- Завтра вся Россия содрогнется...

- Завтра вся Россия содрогнется, - повторил и Печенкин и отпустил вдруг генерала. Тот повертел шеей, откашлялся, поправил пиджак и резко, профессионально ударил Владимира Ивановича в середину лица. На подбородок и грудь Печенкина хлынула черная густая кровь. Он наклонился и подставил под нее сложенные лодочкой ладони.

Генерал еще раз поправил пиджак и обратился к седому:

- У тебя какой размер ноги?

- Сорок первый, - с готовностью ответил седой.

- А у тебя?

- Тридцать девятый, - мелкий почему-то испугался.

Генерал махнул рукой, сел на пол и стал расшнуровывать свои ботинки.

XXXII. А я новую песню сочинила

1

Все те дни, когда Печенкин-отец безвылазно пропадал на своей работе, Печенкин-сын безвылазно пропадал на своем чердаке. Илье приносили туда еду вкусную, полезную, разнообразную, но он отказывался, ограничиваясь дедушкиными сухарями и пепси-колой. После попытки самоубийства в молодом человеке проснулась яростная и веселая жажда жизни: он почти не спал, и то читал вслух Ленина, то разучивал по дедушкиному песеннику и громко распевал революционные песни, то что-то писал и, смеясь, рвал написанное. Вообще, он много смеялся, даже когда читал Ленина. Особенно Илью почему-то веселили слова вождя из работы "Социализм и религия": "Мы требуем полного отделения церкви от государства, чтобы бороться с религиозным туманом чисто идейно и только идейным оружием, нашей прессой, нашим словом". Это место Илья перечитывал много раз и всегда заливисто хохотал.

В один из вечеров, когда стемнело, он надел красную швейцарскую курточку, узкие брючки и клоунские ботинки, чтобы не привлекать внимание охраны, перелез через забор, поймал попутку и поехал в Придонск. В кабине маленького грузовичка, глядя на ритмично возникающие и исчезающие придорожные столбы, Илья стал напевать - сначала про себя, а потом, чтобы не удивлять водителя, в четверть голоса - ту самую мелодию, которую исполнял однажды в их доме оркестр под управлением знаменитого дирижера:

Ту-у-ду-у, ду-ду-ду

Ту-ду-ду-ду, ту-ду-ду-ду-ду-ду...

Водитель, худой, с заостренным вперед лицом, большим острым носом и треугольным кадыком, прислушался и неожиданно подхватил:

37
{"b":"45582","o":1}