– Я видел этих девиц на пляже, – заметил Квиллер. – По-моему, они живут в соседнем коттедже. Уж не та ли это четверка, которая в прошлом году арендовала домик тети Фанни?

Он рассказал, как Коко привлёк его внимание к книге о кораблекрушениях и как он занимался расшифровкой своей написанной крест-накрест корреспонденции.

– Если тебе придёт охота получить адскую головную боль, – добавил он, – я дам тебе почитать одно из писем тети Фанни.

– А когда я встречусь с ней самой?

– Завтра или в среду. Мне нужно порасспросить её об этих так называемых любителях истории и о её взаимоотношениях с Баком Данфилдом. Правда, тут есть одна сложность: она плохо слышит.

– Многие виды глухоты – результат неправильного питания, – заявила Розмари.

– Она не глухая, я в этом уверен. Просто не желает слушать. Может, ты сумеешь пробиться через её «глухоту». Она, по-моему, хорошо относится к женщинам… Извини, я на минутку. Мне нужно перехватить этих молодчиков, пока они не ушли.

Он пересёк зал, подошёл к искателям сокровищ и обратился к тому, что был повнушительнее:

– Прошу прощения, сэр. Вы случайно не корреспондент одного из телеграфных агентств?

Тот покачал головой.

– Сожалею, но вы напали на ложный след, – ответил он низким и отнюдь не дружелюбным голосом.

– Но вы журналист, не так ли? И закончили Колумбийский университет? Вы освещали последние президентские выборы.

– Сожалею, ни того, ни другого за мной не числится.

Квиллер мастерски изобразил недоумение и повернулся ко второму мужчине:

– А я-то был уверен, что вы фоторепортёр и вы вместе выполняете важное задание.

Второй отозвался несколько дружелюбнее:

– Вот уж ничего похожего. Мы просто два шалопая, проводим здесь отпуск.

Квиллер извинился, пожелал им приятного отпуска и вернулся за свой столик.

– Что это всё значит? – поинтересовалась Розмари.

– Потом скажу.

По дороге домой он объяснил:

– Здесь, кажется, орудует ловкая шайка. Они используют коттедж тети Фанни как тайный штаб. Домик стоит на отшибе, двери никогда не запираются, и войти удобно, и скрыться: хочешь – берегом, – хочешь по шоссе, а то и лесом. Главный оставлял шестеркам распоряжения на магнитофонной ленте, а кассету прятал за головой лося.

Розмари расхохоталась:

– Квилл, дорогой, я же понимаю: ты меня разыгрываешь.

– Я совершенно серьёзен.

– Думаешь, это дело связано с наркотиками?

– Скорее, с ограблением затонувших кораблей. На дне озера покоятся останки множества затонувших кораблей, а в коттедже есть книга, где подробно перечислены все эти суда, их точное местоположение и описан груз. Некоторые затонули больше ста лет назад.

– И после стольких лет груз уцелел?

– В прошлом веке на них не автомобили и не телевизоры перевозили, а медные и золотые слитки. Грузовые манифесты точно сообщают, что именно было на борту каждого судна: сколько баррелей виски, сколько долларов в золоте и банкнотах. Когда-то в этой части Штатов жизнь била ключом.

– Зачем же ты заговорил с этими молодчиками в ресторане?

– Один из них мог оказаться предводителем шайки, но у обоих голоса не похожи на тот, что на кассете. Совсем не похожи, И всё-таки их главный где-то тут, поблизости.

– Ох, Квилл! У тебя слишком пылкое воображение.

Они вернулись домой, и Квиллер, открыв дверь, пропустил вперед Розмари.

– Ох, мои тюльпаны все на полу! – вскричала она, войдя,

– Чёртовы кошки! – взревел Квиллер во весь голос чтобы выманить негодников из гостиной.

– Квилл, они вытащили все чёрные тюльпаны.

– Возможно, они и правы. Тюльпаны не должны быть чёрными.

– Но ты сам говорил мне, что кошки не различают цвета.

Он собрал тюльпаны, а Розмари снова поставила букеты в импровизированные вазы на камин, бар и обеденный стол. Потом они пошли на веранду и, дожидаясь захода солнца, устроились в очень старых судовых шезлонгах, какие вполне могли быть на борту «Титаника».

Чайки взлетали, ныряли в озеро и ссорились из-за рыбы на берегу. Розмари определила, что это чайки-селедочницы.

– А те птахи, что ловят мошек и демонстрируют непрекращающийся воздушный балет, – пояснила она, – называются пурпурными лесными ласточками.

Коричнево-жёлтая птица, которая всё время со свистом проносилась мимо веранды, оказалась кедровкой.

– Я слышу сову, – возвестил Квиллер, стараясь показать, что и он кое-что понимает в живой природе.

– Нет, это рыдает лесной голубь, – поправила его Розмари. – И ещё я слышу кардинала… чибиса и, кажется, вьюрка. Закрой глаза и слушай. Это как симфония.

Он виновато погладил усы. Возможно, он слушал не те голоса. Здесь, в отпуске, на лоне природы, вместо того чтобы слушать голоса вольных пташек, он пытается различить голоса преступников. Лучше бы он читал книги о жизни птиц, чем письма, нацарапанные крест-накрест.

– Расскажи мне ещё о тёте Фанни, – прервала его размышления Розмари.

– Что? А, да, – пробормотал он, возвращаясь к действительности. – Начнём с того, что она носит экстравагантные наряды и красит губы яркой помадой, а голос у неё как у сержанта на плацу. Она мужественная женщина, любит командовать, полна энергии и самых разных идей.

– У неё, должно быть, очень правильная диета.

– У неё очень ловкий слуга, который водит машину, выполняет разные поручения, следит за садом, убирает в доме и знает, как починить любую существующую в этом мире вещь.

Розмари хмыкнула:

– Из него получился бы чудесный муж. Сколько ему лет?

– Но у меня есть подозрение, что он ещё и ворует по мелочи.

– Я так и знала, что отыщется какое-то «но», -вздохнула Розмари. – А как к нему относится Коко?

– Весьма благосклонно. У Тома очень мягкий голос, который нравится кошкам.

Услышав своё имя, Коко с независимым видом вышел на веранду.

– Ты выгуливаешь Коко на поводке?

– Нет, но подумываю о том, чтобы вывести его на разведку. Он всё сидит и смотрит в окно гостевой комнаты, и мне хотелось бы выяснить, что же его так заинтересовало.

– Кролики и бурундуки, – предположила Розмари.

– Нет, там что-то другое. – Квиллер погладил усы, – У меня есть предположение…

– Ну, так давай выйдем с ним.

– Прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас.

Время от времени на Коко надевали синюю шлейку и выводили на прогулку. Двенадцатифутовый нейлоновый шнур, подарок одного из фотографов «Прибоя», служил поводком, давая коту достаточно свободы. Нередко любопытный нос и кошачья интуиция Коко приводили к открытиям, недоступным человеческой наблюдательности.

Появление шлейки вызвало шумную реакцию, и, когда все пряжки были застегнуты, Коко издал целую серию сиамских звуков, выражающих возбуждение. Юм-Юм решила, что его мучают, и громко запротестовала.

Впервые после прибытия на озеро Коко вышел из дома. Обнаружив свисающую из медного колокола веревку, он изо всех сил вытянулся, чтобы достать до неё когтем, и дернул разок-другой. Потом без колебаний повернул на восток – мимо веранды, мимо дома, обогнул песчаный прямоугольник, отмечавший место выгребной ямы, и направился дальше к лесу. Когда он добрался до ковра из сосновых игл, желудей и опавших дубовых листьев, каждый шаг стал сопровождаться треском и шорохом – звуками, незнакомыми городскому коту. Белки, кролики и бурундучки поспешно попрятались. Испуганная малиновка отчаянно пыталась отвлечь внимание непрошеного гостя от своего гнезда. Но Коко и не взглянул в его сторону – он решительно шагал по дюне, устремляясь вверх. Там, за куртиной диких вишен, стоял сарай для инструментов.

– Ну, как тебе это нравится? – шепнул Квиллер Розмари. – Идёт прямиком к сараю!

Он открыл коту дверь, и Коко перескочил через порог. Нюхнул весло от каноэ, два раза мусорное ведро.

– Скорей, Розмари! Принеси фонарик! Он висит за задней дверью.

В полумраке сарая Коко посмотрел на коллекцию банок с краской и направился к лежанке Тома, вспрыгнул на вытертое одеяло. Потом, издавая гортанные звуки и размахивая хвостом из стороны в сторону принялся старательно когтить одеяло, затем подобие подушки, а после стену, оклеенную картинками из жизни Лас-Вегаса, и снова вернулся к одеялу.