- Пришёл-таки, - удовлетворённо зарокотал Урод. - Я тебе не Государыня и цацкаться с тобой не буду. Да и голоден я. - Бельма его глаз пыхнули огнём, и он гаркнул: - А ну, полезай в котёл!

Жилбыл шагнул вперёд, протянул к Уроду руку, но на мгновение замешкался. Голого и лысого Урода, ухватить, чтобы выбросить в окно, было не за что.

Урод воспользовался замешательством Летописца, раздул щёки, напыжился и что было силы дунул-плюнул на Жилбыла. Но ничего ровным счётом не произошло. Кончилась магия Кудесника, и даже плевок не попал на хламиду Летописца.

Брезгливо поморщившись, Жилбыл смял в ладони хрящеватые уши Урода и рывком вздёрнул его в воздух, как зайца. На удивление, в массивном с виду Уроде весу не было никакого.

Урод дико заверещал, дрыгая ногами и руками.

- Не ори, - спокойно сказал Летописец. - Здесь мой дом.

Урод умолк и безвольно повис в руке Жилбыла.

- Пожалей, мил человек, не губи, - внезапно писклявым голосом взмолился он. - Я для тебя что хош сделаю. Хош, терем твой восстановлю?

Сами собой возникли рамы с целыми стёклами, окна задёрнулись белоснежными занавесками, расшитыми красными петухами, с пола исчезли грязь, пыль, щепа, а на укрывшемся холщовой скатертью столе возник расписной горшок с исходящей паром берёзовой кашей.

- Ничего мне от тебя не надо, - покачал головой Летописец. Горшок с кашей исчез, в разбитые окна ворвался ветер. - Кроме одного: сгинь!

И Упырь исчез из его руки, будто его и не было.

Жилбыл обвёл взглядом загаженную светлицу, вздохнул и принялся за уборку. Всё теперь предстояло делать самому, ни на кого не надеясь, но и ни от кого не завися.

Три дня потратил Летописец на уборку и ремонт терема. Строгал, пилил, прибивал, выносил мусор, мыл, скоблил. Никогда до этого он не держал в руках никакого инструмента, кроме пера, и не всё у него получалось. Он натрудил кровавые мозоли, но, несмотря ни на что, был доволен.

Когда на второй день Жилбыл перекрывал крышу, к нему на стропила взобрался малец Друзяка. Грязный, небритый, в замызганной рубахе и стоптанных сапогах, он долго стоял на коньке крыши и наблюдал, как Летописец неумело подгоняет доски, а затем прибивает их деревянными гвоздями. Потом Друзяка стащил с себя шапку, униженно помял в руках и робко предложил:

- Может, тебе помочь?

Ничего не ответил ему Летописец. Даже не посмотрел в его сторону.

Друзяка постоял ещё немного, переминаясь с ноги на ногу, а затем, так и не надев шапки, спустился с крыши.

Но после этого Жилбыл заметил, что лестница в светлицу перестала скрипеть, кто-то подправил неумело сбитое им крыльцо, выскоблил до жёлтого блеска стол и лавки, законопатил щели в окнах. И снова ничего не сказал Летописец. Не поблагодарил, но и не выругал мальцов. Ничьей помощи он принимать не собирался, однако терем был не только его домом, а и домом мальцов, и жить нужно было в согласии.

Утром четвёртого дня Жилбыл пошёл на холм Государыни. Спокойной размеренной поступью он шагал по лестнице и знал, что теперь для него её бесконечность кончилась. Он дойдёт до вершины без напряжения и усталости. И ещё знал, что не встретится там с Государыней. Не только там, на вершине, но и вообще нигде и никогда. Ибо теперь он сам стал Государем - хозяином собственной жизни - и больше не позволит никому ни помыкать собой, ни управлять.

И всё же на середине лестницы у беседки он запнулся. Здесь в прошлой своей жизни он провёл лучшие свои дни. Грусть по безвозвратно ушедшему счастливому времени уколола сердце, он остановился и долго смотрел на беседку. А затем вошёл.

Пыль и запустение встретили его. Летописец смахнул со стула осколки Волшебной Линзы и сел. Вспомнилось, каким лучезарным и прекрасным видел он мир в Линзе. С каким упоением он описывал его, отмечая мельчайшие подробности. А затем вспомнил жужинью Тенку - бесхитростное и бескорыстное существо, беззаветно любившее его. И стало ему горько и грустно, и боль утраты сдавила сердце.

Сзади послышался шорох раздвигаемых корней, на пол беседки посыпались комья земли, и к столу, выбравшись из норы, грузно топая, подошёл Лет. Он вытер стол, положил кипу листов, поставил чернильницу и воткнул в неё перо. Всё это он делал молча, но на насупленном лице явственно проступало недовольство долгим отсутствием Летописца.

- Я не буду писать, - сказал Жилбыл.

- Что?! - начальственным тоном гаркнул Лет, и глаза его налились кровавым светом.

- Я сказал, что никогда больше не буду писать Летопись, - спокойно повторил Жилбыл.

Лет грозно ощетинился, напыжился, готовясь взорваться яростным криком... Но внезапно моргнул, тело его вдруг съёжилось, а когда веки поднялись, то Жилбыл увидел перед собой глаза прежнего Лета - жёлтые, добрые и грустные.

- Никогда? - потерянно переспросил он.

- Никогда.

Лет шмыгнул носом, глаза заблестели от навернувшихся слёз. Он отвернулся, неуверенной походкой отошёл к краю беседки, и тут плечи у него затряслись.

- Никому... - сквозь всхлипывания донеслось до Летописца. - Никому я не нужен...

Очерствевшее после смерти Тенки сердце Жилбыла, не простившего ни Кудесника, ни Государыню, ни мальцов, неожиданно дрогнуло. И тогда он понял, чем будет заниматься всю оставшуюся жизнь.

- Я никогда не буду писать Летопись, - сказал он в спину Лета. - А писать буду. Но не здесь.

Лет замер. Затем неуверенно обернулся.

- Правда?

- Правда.

- А где ты будешь писать?

- У себя в тереме.

- Тебе... принести бумагу и чернила?

- Если тебе не трудно.

- Я сейчас... сейчас... - засуетился Лет, дрожащими от нетерпения руконогами собирая со стола письменные принадлежности. - Идём!

Жилбыл покачал головой.

- Иди сам. Я приду позже. Мне нужно подняться на холм.

- А ты... - Глаза Лета вдруг подёрнулись недоверчивой поволокой. - Не обманываешь меня?

Жилбыл только улыбнулся. И тогда окрылённый Лет, зажав в трёх руконогах бумагу, чернильницу и перо, стремглав выскочил из беседки и шаром покатился вниз по ступеням.

- Я буду жда-ать! - удаляющимся эхом донеслось до Летописца.

Жилбыл встал со стула и зашагал по лестнице вверх.

Вынырнул я в реальность поздним вечером. Я стоял в кленовом сквере у здания Центра по делам беженцев и смотрел на его светящиеся окна. Надо же, сегодня вечером в целях экономии для всего города отключили электроэнергию, а эта двенадцатиэтажка иллюминировала новогодней ёлкой!