- Давай-давай, - подзадоривал он петуха, разжёвывая острыми жёлтыми зубами деревянные перья и сплёвывая труху на землю. - Громче! Мне нравится...
- Оставь петуха в покое... - сипло прохрипел чёрту Летописец. Голос подвёл его, и вместо требовательного крика получилась тихая жалобная просьба.
Но чёрт её услышал. Он свесился с крыши и заглянул в лицо Жилбыла красными недобрыми глазами.
- Покоя петуху просишь? - жёлчно переспросил он. - Так и быть - будет ему покой.
Он свернул петуху шею и швырнул его под ноги Летописцу.
- Вечный покой! - дико захохотал чёрт и сгинул.
Жилбыл присел перед горкой разбившегося в щепу деревянного петуха, потрогал её здоровой рукой, взял одно перо.
"Отпелся ты, Петька, - горько подумал он. - Прости..."
В сенях терема Жилбыл споткнулся о перевёрнутую лавку и чуть не упал.
- Ну, ты, гляди, куда ступаешь! - хрипло крикнули ему откуда-то из угла сеней.
В полутьме Летописец с трудом разглядел сидевшего на корточках у стены мальца Друзяку. Всегда аккуратный, в чистой и опрятной одежде сейчас Друзяка выглядел настоящим оборванцем. Портки и рубаха на нём были какие-то чужие, латанные-перелатанные, с огромными прорехами и грязные до невозможности; сам он был небрит, лицо и руки перепачканы сажей. А голову прикрывал необычный полосатый колпак.
- Здравствуй, Друзяка, - обрадовался неожиданной встрече Жилбыл. Давно он не видел знакомого лица.
- Кому Друзяка, а кому и нет, - привычно заворчал малец. - Может, тебе ещё и каши берёзовой подать?
- Неплохо бы, - усмехнулся Летописец.
- Раз просишь - будет тебе каша! - неожиданно без своего обычного ворчания согласился Друзяка. Он заложил два пальца в рот и оглушительно свистнул.
Откуда ни возьмись в сенях появилось десятка два таких же грязных и оборванных мальцов.
- Летописец каши хочет, - злорадно оповестил их Друзяка. Берё-озовой!
- Будет ему каша! - загалдели мальцы, налетели на Жилбыла, ухватили за руки-ноги и повалили лицом на пол.
- Эй, что вы делаете? - попробовал сопротивляться Летописец, но сил у него было мало, да и мальцы, похоже, знали, как удержать его прижатым к полу.
- Просил берёзовой каши? - спросил Друзяка. - Сейчас поддадим!
Мальцы задрали на Летописце рубаху, и в воздухе засвистели берёзовые прутья, жгучей болью впиваясь в голое тело. Ошеломлённый, ничего не понимающий Жилбыл только вскрикивал при каждом ударе.
- Хватит, - неожиданно сказал гнусавый, глухой голос. - Тащите его ко мне.
Удары прекратились, мальцы вновь схватили Жилбыла за руки-ноги и поволокли в горницу. Здесь они бросили Летописца на пол и, беспорядочно топоча стоптанными сапожками, рассыпались в стороны по тёмным углам. Будто их и не было.
Жилбыл со стоном приподнялся на руках и сел. Вытер мокрым рукавом лицо и лишь тогда увидел сидевшего перед ним на стуле Урода.
Урод был всем уродам урод. Гол, грязен, с круглым, как шар, волосатым туловищем, из которого тоненькими кривыми веточками торчали рахитично скрюченные ножки и ручки. Непомерно огромные кисти рук, переплетённые между собой узловатыми в суставах пальцами, покоились на брюхе, закрывая чуть ли не половину туловища, а такие же несуразно громадные стопы с длинными скрюченными пальцами Урод водрузил на стол. Коническая лысая голова Урода словно вросла в плечи, мясистый бесформенный нос свисал ниже подбородка, полностью закрывая рот, розовые хрящеватые уши торчали подобно крыльям летучей мыши.
- Пожаловал, - прогнусавил Урод, уставившись в Летописца белыми круглыми глазами из-под кустистых бровей. - Давно поджидаем...
- Кто ты? - сдавленно выдавил Жилбыл.
- Ха, ха, - раздельно произнёс Урод. - Я твой - Кошмар. Отныне и до скончания жизни.
Пальцы на ногах Урода шевелились, и из-за закрывающего рот мясистого носа, казалось, что это они произносят слова.
- Вижу, тебе по душе пришлась наша берёзовая каша, - продолжал Урод. - Ещё хочешь?
Жилбыл молчал. Диким и несусветным казался ему новый мир. Он просто не имел права на существование.
- Не хочешь? Жаль... Хорошо отбитое мясо Летописца вкусно необычайно...
В печи вдруг сам собой полыхнул огонь, откуда ни возьмись появился огромный чан с клокочущим крутым кипятком.
- Ох, и поужинаю я знатно! - причмокнул Урод. Пальцы на животе расцепились, и громадные ладони потянулись к Летописцу.
- Я тебе что сказала? - внезапно загрохотал в тереме треснутый старушечий голос. - Не тронь его. Он мне ещё нужен!
Словно кто ударил по рукам Урода. Он в страхе сжался на стуле.
- Прости, Государыня, не буду... - жалостливо проблеял он. - Уж больно аппетитен с виду твой Летописец...
Урод вдруг раздулся, покраснел от натуги и гаркнул на Жилбыла:
- Пошёл вон! И чтоб глаза мои тебя не видели, а то сварю! Здесь я теперь живу!
И тотчас из печи в лицо Летописцу пыхнул вихрь огня и сажи, подхватил его и выбросил сквозь стену на сложенную во дворе поленницу дров. Под дождь и ветер, но, право слово, здесь было гораздо лучше, чем в полутьме смрадной горницы.
От свежего воздуха голова у Жилбыла закружилась, и он обессилено закрыл глаза.
Мелкая холодная морось сеялась на запрокинутое лицо; и это было приятно, и глаз открывать не хотелось. Двигаться не хотелось тоже, но кто-то настойчиво и в тоже время осторожно теребил меня за рубашку у сердца.
"Жужинья Тенка прилетела", - подумал я и, улыбнувшись, аккуратно накрыл её ладонью. Но это была чья-то рука. В недоумении я открыл глаза и увидел над собой склонённое синюшное лицо бомжа.
- Тише, паря, тише, - свистящим шёпотом проговорил он, дыша мне в лицо смрадом горницы Урода.
Я мгновенно всё понял, крепко сжал ладонь бомжа и резко выпрямился на скамейке.
- Что-то ты, мужик, мне не нравишься... - процедил я.
- Ты чего? - перешёл в атаку бомж. - Я тебе помочь хотел! Гляжу, дуба даёшь...
Он дёрнулся, попытавшись вырвать руку, но я выбросил к его глазам два растопыренных пальца, и бомж сразу затих.
- Не рыпайся, глаза проткну! - зловеще пообещал я.
Кажется, бомж обделался. Во всяком случае, завоняло от него ещё сильнее. Тогда я удобнее перехватил его руку, завернул её, и бомж, охнув от боли, развернулся ко мне спиной.
