Они даже не очень роптали на задержку жалованья и его недоплату, а также на увеличение объёма работ, ибо тогда лишались права на поступление в штурмовые легионы - своеобразную имперскую гвардию. Но когда посадник Люта Конта стал по своему усмотрению устанавливать сроки работы для каждого из древорубов, отменил жалованье, а для пресечения беспорядков ввёл в Паралузию надсмотрный легион, словно для охраны каторжников, древорубы взбунтовались.

Люте Конта (слава патскому оружию!) удалось осадить бунтовщиков в Цинтийских болотах. Однако та выжидательная позиция, которую он занял в настоящий момент, может оказаться весьма пагубной для данной кампании. Ибо восставшие древорубы - это не просто взбунтовавшаяся чернь, разрозненная, вооружённая чем попало и имеющая смутное представление о ратном деле, но хорошо обученный, вымуштрованный, подготовленный для императорских легионов отряд, сплочённый двумя годами почти каторжных работ и вооружённый секачами для рубки железного кустарника, которые по своей твёрдости не уступают патским мечам. И если богине удачи Потуле станет угодно, чтобы древорубы прорвали осаду и ушли в кустарниковые заросли паралузского Лесогорья, то Пату суждено приобрести на своих северных границах сильного и хорошо обученного военному искусству врага. Ибо этот пока немногочисленный отряд будет пополняться и разрастаться за счёт беглых рабов, которые устремятся к нему со всей империи. Поэтому посаднику Люте Конта необходимо активизировать свои действия, чтобы в кратчайшие сроки ликвидировать мятеж подымперских древорубов в самом зародыше". Всё.

Крон замолчал и улыбнулся про себя. "Теперь так писать можно, подумал он. - Пусть пробуют". Он прикинул в уме объём статей для завтрашнего оттиска "Сенатского вестника" и нашёл, что дополнительного материала достаточно. Лениво откинувшись на подушки, он принялся дочитывать сводку, но тут же снова привстал.

"Бадазунские острова.

Сообщений от нашего наблюдателя после нападения на остров Крам пиратской армады не поступало. Шедший к нему резервист до цели не дошёл его корабль был обстрелян с берега из огнемётных кибальд, а затем атакован быстроходными вёсельными шрехами пиратов. Корабль был затоплен, и резервисту пришлось воспользоваться аквастатом.

В настоящий момент проводятся попытки высадки на остров десантной группы спасения с помощью межпространственного лифта".

"Этого ещё не хватало, - подумал Крон. - Бортник замолчал. Каких людей теряем..." Он раздражённо щёлкнул пальцами.

- Передовицу о триумфе Тагулы мне!

Писец вскочил с места и быстро засеменил к сенатору. На ходу он вытащил из-за пазухи толстый свёрток бумаг, нашёл нужный черновик и протянул хозяину. Крон, не глядя, принял свиток и снова поднял пустую ладонь.

- Грифель мне! - опять нетерпеливо щёлкнул он пальцами. - Ну?

Он вскинул голову.

Острыми, вездесущими глазками писец так и впился в информационный бюллетень.

- На место, - зловеще процедил сквозь зубы сенатор и вырвал из рук писца грифель. - Глаза выжгу!

Очевидно, в лице сенатора было что-то страшное, потому что писца отбросило от него.

"Спокойнее, - утихомирил себя Крон. - Спокойнее. Не хватало, чтобы ты действительно претворял свои угрозы в жизнь". Он развернул черновик и принялся вносить в него правки.

- Пиши, - буркнул он писцу и начал диктовать статью о пиратстве в водах Аринтийского моря.

Начал он издалека, с истоков возникновения братства пиратов, связанных с присоединением к землям Пата Бадазунских островов. Впрочем, об этом он сказал буквально несколько фраз и сразу же приступил к главному. Он привёл данные об участившихся нападениях на торговые корабли, а в последнее время и на прибрежные города, свидетельствующие о полной безнаказанности пиратов и вытекающей из этого всё возрастающей их наглости. Он подсчитал ежегодные потери Пата в звондах от пиратских набегов и довёл до сведения Сената неутешительный вывод, что эти потери с каждым годом растут, как растёт и сама армада пиратов. Он припомнил всё: и похищение трёх сенаторов, выкуп которых обошёлся Пату в сорок тысяч звондов, и ограбление золотого каравана из провинции Селюстия, в результате чего пираты захватили шестнадцать судов, в том числе и конвойных, и боязнь купцов в одиночку выходить в открытое море, и перебои в доставке таберийского масла и колонских пряностей. И, наконец, он привёл главный козырь - с убедительной точностью финансовых выкладок он показал, что организация кампании против пиратов обойдётся Пату дешевле ежегодных потерь от морского разбоя.

- Всё, - закончил Крон диктовку и бросил писцу черновик статьи о триумфе Тагулы. Писец с необычайным проворством вскочил и подхватил его на лету.

- Поднимешь сейчас начальника стражи и пять солдат из охраны, проговорил сенатор, поджигая информационный бюллетень от стоящего рядом светильника, и почувствовал, каким жадным взглядом следит писец за горящим свитком. Он аккуратно раздавил пепел о ручку светильника, а оставшийся в руках уголок бросил в масло рядом с горящим фитилём.

- Поведёшь их к Гирону, - продолжил Крон, - и заставишь там всех работать. Чтобы к утру "Сенатский вестник" был готов. За него отвечаешь ты.

Сенатор мельком глянул на писца и увидел, как его глаза, всё ещё наблюдавшие за обрывком бюллетеня, пыхнули огнём властолюбца. Пусть на одну ночь, пусть над десятком рабов, стражников и ремесленников, но он почувствует себя хозяином.

"Незавидная ночь выдастся сегодня у Гирона", - подумал Крон.

- Но горе тебе, если не будет так! - охладил он писца. Крон выдержал паузу и закончил более спокойным тоном: - Если всё не поместится на одном листе, уберёшь помеченное мною из передовицы о триумфе Тагулы.

- Будет исполнено, господин, - ощерился в улыбке писец.

Сенатор махнул рукой.

- Иди.

- Спокойной ночи, господин, - низко поклонился писец и принялся пятиться. Он пятился, шаркая подошвами сандалий, до самого конца зала, пока не скользнул под завесь, согнувшись в последнем поклоне.

Крон сел на ложе, хотел хлопнуть в ладоши, позвать рабыню, чтобы подала ужин, но передумал. Сообщение с Бадазунских островов камнем лежало на сердце. Все они, коммуникаторы, находившиеся здесь, знали, что их ждёт в этом жестоком неразумном мире, готовились к этому, годами стажируясь в Центре подготовки, стараясь приучить себя к жестокости, крови, обману, смерти своих соратников - самым невосполнимым потерям, чтобы потом, внедрившись, можно было, сцепив зубы, перенести всё это, быть гуманными, уметь погасить в себе ненависть, ибо, ненавидя это мир, нельзя сделать для него добро.

Крон поднялся и, тяжело ступая, вышел на террасу. Спальное ложе, по-походному простое - деревянный топчан, обтянутый войлоком, лёгкое покрывало и жёсткая маленькая подушка, набитая свалявшейся шерстью, - было уже приготовлено. Сенатор сбросил с себя тогу и хлопнул в ладоши. Из-за колонны появилась всё та же сонная рабыня с большим кувшином на голове. Сенатор молча перегнулся через парапет, и она принялась лить ему на спину холодную воду. Фыркая и отдуваясь, Крон умылся, стащил с плеча рабыни купальную простыню и стал энергично растираться. Рабыня зябко переминалась с ноги на ногу. Умывание холодной ночью стылой водой казалось ей сумасбродством патского сенатора.

Крон вытерся и бросил простыню на руки рабыни.

- Завтрак подашь к бассейну, - сказал он. - Иди.

- Спокойной ночи, господин.

- Спокойной ночи, - привычно кивнул Крон и осёкся.

Глаза у рабыни стали круглыми и испуганными. Она так и застыла.

- Прочь отсюда! - гаркнул сенатор. Лицо его перекосилось, и он, резко повернувшись, лёг на ложе.

"Что за дикий мир, - с тоской подумал он, - в котором человек не может сказать человеку доброго слова?"

Сзади послышался быстрый топот убегающей рабыни, а затем донёсся звук разбитого в панике кувшина.

"Вот так мы и несём сюда разумное и доброе..." Он перевернулся на спину. Сон не шёл. Ожидаемая после холодного купания разрядка не наступала.