Мне ничего не оставалось, как встать и выйти на улицу.
В переулке свирепствовал жаркий июльский полдень. Яркое солнце резало глаза, асфальт под ногами плавился, душный городской воздух ватой забивал легкие. На Минейре всегда была оптимальная температура и чистый воздух, но это я понял только сейчас. Механически, будто робот, я прошагал к скверику и сел за столик летнего кафе. Официант подал дежурное блюдо - сардельки с тушеными грибами, я вяло поковырялся вилкой, но еда показалась пресной и невкусной. То ли дело на Минейре... Откинувшись на спинку пластикового кресла, я уставился на золоченую рыбку в фонтанчике - чем-то она напоминала золотую рыбку, которую поймал в мутных водах речушки галактической заграницы.
Краем глаза я уловил, как кто-то подсаживается ко мне за столик.
- Привет, Ларионов!
Я повернул голову и увидел все того же бородача.
- Ну, и как тебе заграницы? - спросил он.
Я не ответил, молча глядя ему в глаза. Маленькие, подслеповатые, но не хитрые, как показалось месяц назад, глазки бородача бегали по моему лицу, словно в ожидании помощи. Мольба и надежда были в них. Он явно чего-то ждал от меня...
- М-да... - участливо протянул он. - Пришибло тебя изрядно. Водочки? Я подумал немного и кивнул. Мысли текли вяло, заторможенно. Снять психологический стресс, как при переносе с Земли на Минейру, было некому, лучшим средством прийти в себя оставалась водка.
Бородач радостно крякнул, наполнил пластиковые стаканчики.
- Не пьем, а лечимся! - поднял свой стаканчик и выпил. Я тоже выпил и с непривычки закашлялся.
- Запей!
Он налил мне минеральной воды, я послушно запил и принялся за сардельку. Охмелел почти сразу. Это сняло заторможенность, помогло раскрепоститься, но чувство нереальности происходящего не исчезло. Я словно раздвоился - один Ларионов сидел за столиком, закусывал, а второй наблюдал за ним со стороны.
- Сева, - наконец-то представился бородач и протянул руку через столик.
- Ларионов, - кивнул я, хотя мое "имя" ему было откуда-то известно, и пожал руку.
- Еще? - предложил он.
- Нет, спасибо. Отвык, - сказал второй Ларионов, который как бы наблюдал за первым, поглощающим сардельку.
- А я выпью, - тяжело вздохнул Сева, налил полный стаканчик, выпил залпом, шумно втянул носом воздух, но закусывать не стал. - Ну, и как тебе там показалось?
- Где - там? - Два Ларионова наконец совместились в одного, хмель, ударивший было в голову, пропал. - Ты кто - один из них?
- Если бы... - невесело усмехнулся он и отвел глаза в сторону. - Я такой же, как ты. Тоже побывал за границей.
- А от меня чего хочешь? - напрямую спросил я.
- От тебя? - удивился он. - Ничего я от тебя не хочу. Разве что посидеть вместе, поговорить, водки выпить. Знаешь, как опять туда хочется?
- Так в чем дело? Завербуйся снова. Бородач Сева удивленно посмотрел на меня.
- Ах, да, ты еще не в курсе... Вакансий для меня нет. Да ты обернись, посмотри.
Я обернулся и замер от изумления. Вместо красочной витрины бюро по найму на работу за границей я увидел пыльную витрину магазинчика скобяных товаров.
- Такие дела... - скорбно протянул Сева. - Водки налить?
- Нет. - Я отрицательно помотал головой. Защемило сердце, и на душе стало тоскливо. - Ничего не хочу. Пойду я...
- Понимаю, - кивнул он. - Иди. А я выпью.
Я молча встал и побрел домой. Вселенская апатия царила в душе, будто меня выпотрошили, и по улице передвигался не Ларионов, а его пустая оболочка.
Во дворе, по асфальту у соседнего подъезда, были рассыпаны цветы. "Кокнули-таки Хацимоева..." - вяло пронеслось в голове. Цветы были дорогими: розы и огромные гвоздики, - вряд ли кто иной в нашем доме мог расщедриться на столь пышные похороны. Реальность нашего мира настойчиво вторгалась в сознание, но я не хотел ее принимать. Какое мне дело до смерти депутата, перестрелок, вообще до чего бы то ни было?
Поднявшись на лифте к себе домой, я открыл дверь и увидел в коридоре белобрысого парнишку в одних трусах.
- Это что еще за явление? - вызывающе спросил он, недобро уставившись на меня. Из своей комнаты выглянула Машка и одарила меня недовольным взглядом.
- Это Ларионов, - буркнула она, схватила парнишку за руку и увлекла в комнату. Ни "здравствуй", ни "как дела?", ни "где ты пропадал?" Будто и не месяц не было меня дома, а на минуту вышел за хлебом.
Я прошел в свою комнату, не раздеваясь, рухнул на кровать и проспал весь день и всю ночь. Снился мне каньон, маленький домик, прилепившийся к скальной гряде, цветник у дома, спокойная речка... Ровно в семь утра, будто по будильнику, я вскочил, открыл глаза... И увидел, что нахожусь в постылой городской квартире. Радостное настроение, навеянное хорошим сном, улетучилось. Из открытого окна со двора доносились шорох метлы и громогласное возмущение дворничихи бабы Веры в адрес крутых мира сего, которые и после смерти "мусорют". Реальный земной мир нагло вторгался в сознание, мне было тошно.
Я встал, прошел в ванную комнату, машинально почистил зубы, побрился, умылся, а затем долго рассматривал себя в зеркало. Вновь вернулись мысли о суициде, мне хотелось повеситься. Как там я писал зубной пастой на зеркале: "Да здравствует мыло душистое и веревка пушистая..."? Я не стал повторяться - все равно никто не поймет. В лучшем случае обругают, что пасту перевел и зеркало загадил.
Естественно, завтрак на кухне меня не ждал и в холодильнике было пусто. На столе лежала записка:
"Меня не будет неделю. Будьте здоровы!"
Насчет здоровья жена правильно написала. Но как поправить душевное здоровье? Иного лекарства, кроме водки, я не знал.
Вскипятив воду в чайнике, я приготовил растворимый кофе и сел к столу. Топоча босыми ногами по полу, как слон, в кухню вошла заспанная, растрепанная Машка в плотно запахнутом халатике.
- Ларионов, - сказала она, - дай сотню!
Я молча полез в карман, достал сто долларов, протянул.
- О! - удивилась Машка. - Ларионов сегодня богатенький! - Она окинула меня подозрительным взглядом. - Когда успел загореть?
- На Бермудах отдыхал, - серьезно сказал я, глядя дочке в глаза.
Машка скривилась, снова окинула меня недоверчивым взглядом, фыркнула и удалилась в свою комнату. Не поверила. Год буду отсутствовать, никто не спохватится.
