Корнилов промолчал.
— Вас позовут, мадам, — так же шутливо ответил Плотский и, взяв полковника под локоть, повел по коридору.
Открытые окна кабинета выходили прямо на запад, и лучи вечернего солнца, пробившись сквозь густые заросли сирени, причудливо трепетали на стекле. Корнилов сразу обратил внимание на большой мраморный камин. В топке лежали ольховые поленья и даже несколько завитков бересты — поднеси спичку, и побежит теплое, живое пламя.
— У меня уже побывал ваш сотрудник, — сказал Павел Лаврентьевич, показывая полковнику на большое удобное кресло. Сам он сел в кресло-качалку напротив Корнилова и привычно оттолкнулся. — Очень симпатичный молодой человек. По фамилии... — Директор наморщил лоб, но, так и не вспомнив фамилии, махнул рукой... — Впрочем, это не так важно! Значит, происшествие на волейболе не разъяснилось?
— Возникли новые вопросы, — сказал Корнилов.
Павел Лаврентьевич улыбнулся.
— Осторожничаете. Интересная у вас профессия, Игорь Васильевич! Я в детстве мечтал стать сыщиком, а судьба по-иному распорядилась — стал директором завода.
— Судьба прекрасно распорядилась...
— Эх, Игорь Васильевич! — вздохнул Плотский и опять качнул кресло. — Это так кажется — директор, руководитель большого коллектива, почет, уважение, оклад, машина. — А что стоят для директорского здоровья такие понятия, как план, вал, номенклатура, соцобязательства?!
— У нас тоже есть свои трудности, — сказал Корнилов. Иначе я не тревожил бы вас в неурочное время.
— Да, понимаю. Готов помочь, если это в моих силах. Вас интересует мой шофер?
— Да, Антон Лазуткин.
— После вашего звонка я стал вспоминать: что же я знаю про Антона? — задумчиво сказал директор. — И ужаснулся! Почти ничего. Работает человек с тобой рядом, кажется, что знаешь о нем все — улицы, по которым он предпочитает ездить, любимые присказки и словечки, а когда вопрос встает серьезно — оказывается, этот человек для тебя совсем чужой. Да, я ничего не знаю о нем! По-настоящему. Чем живет, о чем думает...
— Он давно вас возит?
— Пять лет. Водитель прекрасный. Характер, правда...
Корнилов посмотрел на Плотского вопросительно.
— Антон — человек скрытный, себе на уме. — Он поморщился. — По-моему, умеет устраивать свои дела — всюду у него знакомые, друзья. Я имею в виду магазины, мастерские... — Директор широко развел руки. — И вообще. Я о нем ничего не знаю! Это плохо, но не станешь же насильно лезть к человеку в душу!
— Вам его кто-нибудь рекомендовал?
— Да. Мой помощник Сеславин. Он, знаете ли, всю мелочевку берет на себя. Предшественник Лазуткина ушел на пенсию. Сеславин нашел Антона. Если не ошибаюсь, в «Скорой помощи». Там ведь классные водители.
— Он знал Лазуткина раньше?
Плотский снова развел руками.
— Понятия не имею. Водит он хорошо, не ворчит, когда надо задержаться, остальное — вопросы отдела кадров, моего помощника. А почему вас так заинтересовал Антон? Если не секрет. — Он поднял ладонь с растопыренными пальцами. Ради бога, я секретами не интересуюсь.
— Какие у меня от вас секреты? — успокоил Корнилов Павла Лаврентьевича. — Ваш Лазуткин...
— Не мой, — покачал головой директор. — Не мой личный, заводской, принятый на работу отделом кадров.
— Лазуткин, — продолжал Корнилов, — возил вас иногда на волейбол. И многие видели его в обществе потерпевшего Терехова. Даже видели их ссорящимися.
Плотский удивленно смотрел на полковника.
— А кто такой Терехов?
— Один из игроков. Бугаев показывал вам его фото, вы сказали, что не знаете этого человека.
— Да, да. Показывал. Я действительно его не знаю.
— И никогда с ним не разговаривали? Не ссорились?
— Помилуй бог? Я ссорюсь только со своей женой. И то очень редко.
— Ну если не ссорились, то громко разговаривали?! Кто-то из игроков мог слышать ваш разговор.
— Нет! — Плотский говорил без всякого смущения. — Я не знаю этого человека. Может быть, и видел когда-то, но разве всех упомнишь?
Корнилов понял, что настаивать бесполезно. Даже если устроить очную ставку с Травкиной, директор разведет руками и скажет «Вы ошибаетесь, Еленочка. Я никогда не разговаривал с этим человеком!» Да если и ссорился, мало ли что бывает!
— Вы предполагаете, что ссора этого человека с Лазуткиным зашла так далеко? — спросил Плотский с любопытством.
— Сейчас трудно сказать.
— Постойте, постойте. — Павел Лаврентьевич поднял руку. — Когда убили Терехова?
— Тяжело ранили, — поправил Корнилов. — В прошлое воскресенье двадцатого.
— Двадцатого я ездил на волейбол с другим водителем.
— Лазуткин отпросился?
— Да. Какие-то домашние дела. Но время от времени мы ездим на волейбол с Сеславиным. Он хороший волейболист. И хороший водитель. И Антон получает выходной. А двадцатого и Сеславин был занят.
— И в то воскресенье Лазуткина на волейбольной поляне не было?
— Я же говорю, он отпросился!
— Лазуткина видели в тот день на поляне, — сказал Корнилов и внимательно посмотрел на Павла Лаврентьевича.
— Не может быть! Зачем? — Плотский недоумевал. — Он ко мне не подходил.
— Павел Лаврентьевич в последние дни вы никаких перемен в вашем Антоне не заметили?
Корнилов опять назвал Лазуткина «вашим Антоном», но на этот раз Плотский никак не среагировал.
— Нет. Не заметил, — рассеянно ответил директор и тут же спросил. — Что он делал на поляне в воскресенье? Может быть это ошибка? Кто-то обознался? Да и откуда его знают? В волейбол он не играет, лежит себе загорает.
— Зато вас знают. И знают что он — ваш шофер. Павел Лаврентьевич он никогда не предлагал вам купить старинный камин? — Полковник показал на камин, красующийся в кабинете. — Старинные бронзовые ручки панели красного дерева?
— Ну что вы! Во-первых, откуда у него могут быть такие вещи? А потом — покупать у своего шофера?!
— А этот камин у вас давно?
— Год. Нам купил его в комиссионном Сеславин. Мой помощник.
— Вы его об этом просили?
— Он знал, что жена мечтает о камине для дачи...
— Дорогой?
— Охо-хо! — вздохнул Плотский. — Зато какой то редкий мрамор. Посмотрите на рисунок! А вся эта бронза? Решетки украшения. Девятьсот рублей! И для директора, справляющегося с планом, деньги немалые.
— А ваш помощник давно работает с вами?
— Давно. Лет десять. Или двенадцать. Прекрасный помощник, эрудит...
Корнилов встал.
— Спасибо, Павел Лаврентьевич.
— А чаи? Жена обидится. — Директор тоже поднялся со своей качалки.
— С удовольствием бы выпил, но мне еще надо успеть на службу. — Они опять пошли узким коридорчиком к веранде. А у Лазуткина есть свой автомобиль? — спросил Корнилов.
— «Москвич». По-моему, он собрался его продавать. Подошла очередь на «Жигули»...
— Как вы уходите? — искренне огорчилась Валентина Олеговна, сидевшая с книгой на веранде. — У меня жасминовый чай.
Корнилов развел руками.
— Игорю Васильевичу на службу, — сказал Плотский. — Нам остается только по дороге показать ему свой сад. И пригласить на воскресенье.
В это время зазвонил телефон.
— Послушай, Павлуша...
— Может быть, ты? — Плотский посмотрел на жену, но она взяла полковника под руку.
— Валентина Олеговна, вы за последнее время не заметили каких-нибудь перемен в Лазуткине?
— Конечно заметила. Сделал челку какой-то дурацкий зачес на уши. Ведь не мальчишка! Говорит — жене так нравится.
— Вам часто приходится с ним ездить?
Орешникова улыбнулась.
— Часто. Мне же надо кормить своего директора! Два раза в неделю на рынок. И на дачу. Но уже с мужем. Уж не расследуете ли вы как муж использует служебную машину?
— Нет. Это не моя компетенция. Вам Лазуткин никогда не предлагал купить старинное кольцо с крупным рубином?
— Старинное кольцо с крупным рубином? — Она секунду колебалась. — Предлагал. Но слишком дорого. И это было так давно...
