"Гельмут, миленький, - вдруг сказала я. -- А вы мне можете справочку дать, самую что ни на есть солидную, что я прошла у вас полное психиатрическое обследование и, по компетентнейшему заключению больницы Кащенко, я совершенно психически здорова." "Чтобы предотвратить интриги ваших врагов?" "Вот именно." "А почему бы и нет?"
Мы вернулись в квартиру, где гремела музыка рояля и раздавался удивительно чистый голос Фаины. Гельмут выписал мне справку на бланке и даже с заготовленной впрок гербовой печатью, поцеловал мне руку, оставаясь с ней чуть больше, чем позволяли правила хорошего тона. Мы втроем вышли под моросящий холодный дождь, раскрыли зонты и пошли к озеру, где в беседках сидели больные и их несчастные родственники...
*** *** ***
Мягкий сырой ветер с сильным запахом моря дует со стороны бухты Золотой Рог на пирс, где я жду рейдового катера. По небу растекается все тот же серый мрачный туман, обволакивая сопки и спускаясь к воде. Он поглощает строения и краны рыбного порта напротив, клубится, как живое чудовище. Морем уже не пахнет. Тянет только мертвенным запахом этого лагерного тумана.
Катер выныривает уже из его серой стены за зелеными волнами, рявкает, с треском швартуется. Мы, моряки, их жены, рабочие, исследователи, прыгаем на мокрую палубу и растекаемся по судну, кто в трюм, кто на носовую садовую почему-то скамейку. Я сажусь именно на нее, хотя знаю по опыту, что первая же волна при выходе на открытый рейд меня оттуда сгонит. Рядом плюхается высокий мужчина в морской фуражке и теплом свитере под курткой с капюшоном. Я тоже кутаюсь в свой плащ. В этом городе никогда не знаешь утром, какое время года наступит вечером... Скажем, у меня зудят вчера снова сожженные на палящем солнце плечи, а на мне наряд для октября в Ленинграде.
Мужчина, искоса глянув на меня, достает сигарету: "Не возражаете?" "Ради Бога..." "А вам?" "Спасибо. Не курю." "На какое судно?" "Тикси." "И я. Можно узнать зачем?" "Вы, естественно, капитан?" "Судовой врач." "А..." "А почему вы решили, что я капитан?" "Весу больше для флирта." "Проходу не дают, а?" "Не дают." "И я не дам. Я Михаил Аркадьевич, а вы?" "Татьяна Алексеевна." "К кому, если не секрет?" "К деду." Он удивленно всматривается в меня и растерянно моргает. "Я из ЦКБ. У вас полетели насосы. Меняют на нашем заводе. Я проектирую под них новый фундамент." "Не холодно в босоножках?" "Так ведь с утра было солнце."
Катер, между тем выбирается за маяк и вступает на внешний рейд с его волнами. Пока терпимо, только брызги. Врач курит, чудом спасая огонек от летящей водяной пыли. Из-под капюшона светятся серые навыкате глаза. Он мне напоминает какого-то артиста, и я мучительно вспоминаю, в каком фильме он меня задел чем-то очень хорошим. Катер идет уже в сплошном тумане. Носа судна и то уже не видно. Брызги летят прямо из этого тумана, который вдруг резко темнеет. Это проглядывает блестящий черный борт и улетающий то вверх, то вниз забортный трап. "Тикси", - объявляет по радио капитан катера. -Соблюдайте осторожность, товарищи."
На нижней площадке трапа стоят двое матросов в оранжевых жилетах. Мой новый знакомый ловко улавливает момент, когда трап пролетает мимо, решительно поднимает меня и кидает к подхватившим за руки матросам, а при следующем пролете катера на волне мимо уже неподвижного для меня трапа смело прыгает сам над кипящей зеленой волной.
Стармех, именуемый на судах почему-то "дедом", уже встречает меня на верхней площадке трапа. Судно собирается уйти на трое суток на какие-то ходовые испытания, поэтому мне предоставлена каюта лоцмана. Прелесть, а не жилье эти каюты на грузовых судах! Мягкий свет, уютная дрожь палубы, шторки, ограждающие койку, зеркало, умывальник, крохотная душевая с туалетом. Все как дома. Даже слепое от тумана окно не так бесит.
Я раскрываю свою сумку, достаю комбенизон, фонарик, рулетку, блокнот, спускаюсь с "дедом" в машинное отделение, прохожу в помещение моих насосов и начинаю срисовывать набор, трубопроводы, кабели, чтобы рабочие могли вместо старых поставить новые агрегаты. Обычная работа. Постепенно покрываюсь грязью и машинным маслом. Изредка поглядываю на часы, с нетерпением ожидая времени, когда можно поесть. Почему-то судовые обеды кажутся мне удивительно вкусными, особенно хлеб прямо из бортовой пекарни. И я в восторге от самой обстановки в кают-компании.
Едва успеваю принять душ, как раздается осторожный стук в дверь. Я выглядываю в коридор, прикрываясь полотенцем. И вижу судового врача, уже в белой сорочке с галстуком и без романтической морской фуражки под капюшоном. Он очень мило отпрянул, увидев голые плечи и отвернулся с тихим "Простите..." "Что вам?" "Я хотел проводить вас на ужин." "Подождите минутку, сейчас... Я только оденусь." Вот уж кого мне не хотелось бы отпугнуть! Ну, прямо симпатяга. Мягкая светлая густая шевелюра, отличная фигура, застенчивая улыбка, а глаза, так вообще не о чем говорить! И на полголовы выше даже меня. "Заходите. Я готова." "Это вам, Таня. Вместо промокших босоножек."
Мамочки! Вот это туфельки... Я таких сроду не видела. "Тридцать семь, угадал? -- сияют серые глаза. -- Примерьте. Там следы внутри." "Ой, Михаил Аркадьевич... Это же жутко дорого, наверное. У меня и денег с собой нету." Я не отрывала глаз от этих красавиц на столе. Бывают же такая обувь! Кто же такое делает? Неужели такие же человеческие руки, что и те туфли, которые я ношу всю жизнь? "Денег на надо. Это мой вам подарок. Сделано во Франции, куплено в Сингапуре. Подарено во Владивостоке. Все очень просто. На таких ножках должна быть только такая обувь." "Вы что, каждой девушке с приличными ножками дарите по такой паре туфель?"
Он помрачнел: "Я, знаете ли, давно не обращал внимания ни на девушек, ни на их ножки..." "Все время в море?" "Не только в море. От меня, знаете, жена полгода как ушла. И увезла сынишку четырех лет. Плачу своему же любимому сыну алименты. Вы не замужем? И не были? Тогда вам не понять, что значит разлучить родителя с его ребенком. Тем более, что мой Вовик потерял сразу и папу, и маму. Она его отдала своим родителям, а сама живет с другим. Банальная история, Таня. Не для девичьих ушек." "Но наверное можно что-то сделать в этой ситуации по закону! Она далеко увезла вашего сына?" "В Одессу. Мы с ней оба одесситы. Учились в одном институте. А вы?" "Ленинградка." "Это просто замечательно. Знаете, я как только вас увидел, подумал -- хоть бы она оказалась ленинградкой." "Почему?" "Даже не знаю. Мне вообще редко нравятся новые женщины. Я патологический однолюб. А вы вот сразу очень понравились. Так что я далеко не каждой дарю подарки. А вы бывали в Одессе?" "Только в Севастополе." "О, это совершенно другое дело! Одесса... Одесса -- это Одесса!"
