Высокий человек в традиционной бархатной тунике сбежал ко мне по ступеням и взял коня за повод: "Ну как, Морди? Ничего страшного?" "Напротив! - счастливо смеялся я. - В жизни не испытывал такого наслаждения дорогой..." "Так в чем же дело? - сказал начальник. - Адиш теперь твой. Работа никуда не денется. Даю тебе сегодня выходной. Куда бы ты ни ускакал, он найдет дорогу обратно. Только произнеси одно слово - домой."
Аллея вилась вдоль берега той же величественной реки с благородно голубыми быстро текущими струям, то удаляясь от кромки воды, взлетая на холмы, то соприкасаясь с белым песком. Адиш за городом сразу перешел на плавный галоп и больше не беспокоился за своего привыкшего к новому занятию всадника. Меня умилило, как конь вдруг свернул с чисто выметенной аллеи, чтобы опорожнить желудок в глубине леса, а потом снова вернулся к мягкому галопу на гравии.
Вскоре наслаждение скоростью и пейзажами сменилось чисто профессиональным интересом проектанта к созданию "коллеги-конкурента". Я голосом и поводом попросил коня свернуть с тропинки в лес и скакать по бездорожью. Наблюдая, как легко Адиш преодолевает камни, канавы, поваленные деревья и огибает стволы и пни, я мог только краснеть за свою неуклюжую рукотворную шагайку по сревнению с творением Создателя. Адиш не нуждался не только в маяках-отражателях, но и в собственном зрении. Даже удивленно оглядываясь на странного всадника, наклонившегося под брюхо коня, чтобы проследить за стремительными движениями ног, даже игриво отворачиваяголову, он "держал тропу", ни разу не споткнувшись. Мало того, когда под копытом внезапно оказался вынырнувший из палой листвы еж, Адиш небрежно передернул этой ногой, пропустив шаг, чтобы не наступить на живое. При этом он ежа увидеть никак не мог!
Никто из смертных, подумал я, никогда не создаст чуть ли не полутонную шагайку с такой скоростью и маневренностью. Впрочем, по еврейской привычке тут же заспорил я сам с собой, даже суперфантаст Станислав Лем, даже не на заре, а в середине двадцатого века не мог дать своим героям середины следующего тысячелетия не то что сотовую связь, но и видеокамеру. Его герои на дальних планетах пользовались кинолентой и калькуляторами вместо компьютеров. Просто для совершенствования шагаек нужен только такой же мощный общественный импульс, как для всего того, что обошло их в процессе технической эволюции.
Когда под копытами снова заструился гладкий гравий прибрежной аллеи, я представил себе, как славно катил бы я сейчас рядом на велосипеде. И усомнился, так ли уж ошиблась цивилизация, изобретя колесо, не зацикливаясь тщетных до последнего времени попытках копирования природных шагаек. В конце концов, я, с моей скудной мощностью, мог бы запросто обогнать того же Адиша на машине в тысячу раз более простой, дешевой и ничуть не менее надежной. До тех пор, однако, - продолжал я самодискуссию, - пока не кончилась бы проложенная и обустроенная людьми тропа. Нашли же иудейцы путь перемещения по воздуху, альтернативный дорогой и шумной авиации. Но сохранили путь перемещения по земле, не требующий покрытия живой почвы мертвым асфальтом.
Нет и быть не может однозначных решений, Марик, вдруг прозвучал у меня в ушах голос Иры. Не тот звонкий и певучий, которым она обзавелась после конверсии, а хрипловатый, сорванный до периодического сползания на сипение, каким ее наградил Кавказ... И не было для меня ничего роднее в жизни.
Вся прелесть прогулки тотчас исчезла, скрывшись за пеленой первого несчастья, случившегося со мной в этом самом справедливом и рациональном из известных мне миров. Нет и быть не может однозначных решений, повторил я. И не только в науке и технике. Принятое мною решение было идиотским... Амбиция вместо разума. Именно то, что я так ненавидел, считая еврейской чертой, а потому именно так как можно ненавидеть только собственные пороки. Ненавидя еврейские черты, каждый из нас ненавидит прежде всего самого себя...
Если Ирочка в чем-то и не права, то надо было, по крайней мере, поискать общую для обоих правоту... Она столько пережила, что заслужила прощение и на земле, и на небесах. И если там это дело высших сфер, то тут я просто обязан ее немедленно простить... Мириться! Не откладывая ни на миг...
"Домой!" - крикнул я так, что у Адиша, если так можно сказать о лошади, тотчасизменилось выражение лица - от игриво-счастливого на удивленно-озабоченное. Он косил выпуклым карим глазом на склонившегося к его шее седока и перешел на такой бешенный аллюр, что обгонял удивленных всадников и всадниц. Только напряженно вытянутый хвост выражал его предельное старание угодить новому хозяину-другу.
6.
Ира же совсем извелась от мыслей о своем потерянном Марке. Делая вид, что она не справляется с заданием по шагающему комбайну, она без конца обращалась к автору за виодеоконсультацией, но тот завел манеру тут же переключать ее на автоответчик, который предлагал тщательно сформулировать вопросы, после чего на Ирином компьютере высвечивались подробные ответы. Живой Марк появлялся только для выяснения адресата и тут же исчезал за надписью о переходе на автоответчик.
Попытки вызвать его на разговор по мобильному или гостиничному видеофону немедленно кончались тем же, но в этих случаях продолжения разговора не было...
Поэтому она решила взять краткий отпуск и поехать в Новый Киев. Просто познакомиться с интересным городом, вторым в стране после Нового Иерусалима. Она поселилась в совсем другой гостинице и совершала по утрам пробежки вдоль великой реки. Она была уверена, что встреча со мной бесполезна и не искала ее. Поэтому очень удивилась, когда ее вдруг окликнул знакомый голос.
Показалось, решила она, проводив глазами пронесшегося всадника. Но тот вдруг красиво тормознул, подняв коня на дыбы, и прогарцевал к Ире.
Как похож на Марка, подумала она, достоверно зная, что это не я, что ее Морди никогда и близко не подходил к лошади в своей прошлой жизни.
А всадник ловко, не касаясь рукой седла, соскочил на тропинку.
От него исходил такой родной запах, что Ира едва не потеряла сознания от счастья, отвечая на поцелуй ее непозволительно омолодившегося мужчины. Некоторое время мы оба ошеломленно молчали.
"Я просто обиделась на тебя за семью Моше, - торопливо шептала мне Ира. - Что они такие к нам... от всей души, а ты... самое святое для них... Ты столько рассказывал мне об Изриале... как они этнически не похожи на евреев, на европейцев вообще, но иудейцы-то... За что ты их... Я наоборот... мне так понравился этот шабат, эта роль женщины, я всю жизнь мечтала поселиться в таком обществе, а ты..." "Ладно, - пытался я ее остановить, - как говорится, проехали, прошагали, ты что?" "Я столько раз повторяла про себя все это, что теперь хочу тебе высказать... Что я только твоя, что ты только мой, что неважно, как ты сейчас выглядишь, я уже привыкла... Ты самый!.." "Да не плачь ты так! - совсем растерялся я. - Я ведь тоже без тебя не могу. Я же вот вернулся." "А я уже думала, что вот ты от меня ушел, попросишь Бени вызвать как-то сюда твою семью, омолодить твою Марьяну, а я... - плакала она у меня на груди. - Зачем тогда тебе я?.. Зачем тогда мне вообще жить?.. У меня никогда не было такого хорошего, такого доброго, такогого умного..." "...дурака? Да нет, я понимаю, женские нервы. Только, пожалуйста, больше меня никогда не называй даже в мыслях жидовской мордой. Дураком, так и быть, называй. Я стерплю, но..." "Не буду... Мамой покойной, Женей покойным клянусь, Марик! Только ты не бросай меня, а?"
Умная живая шагайка деликатно отошла в сторону и щипала траву, настороженно шевеля острыми ушами. Ира, наконец, обратила внимание, как омрачается лошадиная физиономия, когда она плачет, и рассмеялась.
"Марик! Я тоже так хочу, - вдруг вернувшимся от страданий севшим голосом тихо сказала бывшая седая девушка. - Ты же научишь меня так же красиво скакать на коне?" "Он научит," - прошептал я в розовое ушко, непостижимым образом тоже мокрое от слез. "Кто? - испугалась Ира. - Ты что! У меня никого нет." "А у меня есть. Замечательный учитель вождения. И сейчас я попрошу его научить и тебя. Адиш, иди сюда. Поучишь мою Ирочку искусству верховой езды?"
