а не он ли был вчера тут где-то с почтаркой? Говорят же, что дядь Борь - бывший инженер из автономиков. А раз автономник - житель Еврейской автономной области, то еврей. Все знали, что суровая, но справедливая Советская власть выселила туда сорок лет назад евреев со всего Союза за массовое предательство и предвкушение американского нашествия. Теперь они и их потомки навеки не имеют права выезда оттуда. Разве что на Север, и то временно... А ведь как умеет придуриваться!
Не только никогда не скажешь, что жид, так ведь и на инженера не похож вовсе, бич вроде самого Сергги Бацанова. Говорили также, что будто бы плавал матросом на снабженцах, был за что-то бит товарищами и списан на берег. Что может запросто своими ручищами придушить кого угодно. Поймал же он как-то Пацана за попыткой закидать кучу снегом, после чего ег и ломом не возьмгшь, и молча так ткнул его носом в свог колено, что отпетый бич месяц работал как ударник. Говорит всегда гладко, если вообще пасть раскрывает. Но чаще молчит и смотрит... На горло ведь смотрит, волчило, чтоб у него на лбу хер вырос... Прав шоферюга - волк с нами ездит! Вот и сейчас работает с таким изменяющимся лицом, что словно репетирует оборотень...
***
Майя тоже забылась перед привычным звоном будильника тревожным сном.
Без конца казалось, что на нег кто-то в комнате смотрит. Но здесь было привычно пусто и тихо, стоял всг тот же мгртвенно ровный сухой жар от электропечки. Както, проснувшись на мгновение, она увидела свог отражение в полированном чайнике и не сразу поняла, почему она нагая. Как тогда...
Отогнав юбилейные воспоминания, она с удовольствием припомнила лучше вчерашний вечер и ночь со странным знакомым незнакомцем, которого все звали в посглке дядь Боря и который поразительным образом превратился в ег долгожданного любовника. Этот призрачный воздух на галечном берегу, это долгожданное насыщение добровольной на этот раз болью впридачу к страсти, это утоление жажды не во сне... Она придирчиво оглядела себя в зеркале ни синяка, ни пятнышка! Или он гипнотизгр, или я стала йогом, с моей-то кожей; бывало, в Москве в метро узлом заденут - синяк на неделю... Одеваться не хотелось. В жаркой сухости на фоне летящих вдоль окна августовских снежинок она любовалась собой и кривлялась у зеркала, принимая немыслимые позы с разными рожами. Очнулась, мельком взглянув на будильник, заметалась, вылетела, жуя на ходу что-то, и едва успела к первому посетителю.
Подняв на него глаза, она похолодела. Это был грузный человек в непривычном здесь модном плаще, при галстуке. На лице его сверкнули большие очки в тонкой оправе, в которых Майя увидела свог спаренное изображение. "До востребования, - произнгс он знакомым голосом и положил на стойку ленинградский паспорт. - Валерий Драбин. Что с вами?" "Нет... Спасибо. Вам нет ничего сегодня, товарищ Драбин." В дверях он удивлгнно оглянулся на ег напряжгнный взгляд. Майя бросилась к окну. Драбин шгл к гостинице, разлаписто ступая точно как Борис, но не раскачиваясь - не плавал... Тот же голос, те же пальцы. "Драбин Валерий Алексеевич, впомнила она каллиграфию из его паспорта. - Тысяча девятьсот пятидесятого рода рождения, русский, уроженец деревни Пески Щигровского района Курской области. Вот как называется сегодня сбежавший второй близнец, еврей, зайцем проехавший в запретное ему царство построенного коммунизма. За двумя зайцами погнаться... Теперь она ждала окончания рабочего дня еще с большим нетерпением.
В угаре ожидания она едва справлялась с привычной работой: чуть не выдала чужой перевод, перепутала адрес в телеграмме. Кто-то флиртовал с ней, назначал свидание, на которое она рассеянно соглашалась, счастливо и невпопад улыбаясь всем подряд. Видела только безобразно неподвижные стрелки часов и боялась, что ОН НЕ ПРИД?Т... Она без конца вспоминала не только такое неестественное сплетение двух тгплых человеческих тел на берегу холодного полярного моря, но и продолжение этого праздника уже в тепле, дома. Нигилизм вдруг исчез, ласки не вызывали неприятия. Она без конца представляла будущее свидание, ярко воображая его детали под гул голосов по ту сторону стойки и чужой собственный казгннометаллический голос откуда-то извне. Всегда эти ег гргзы оборачивались разочаровнием. Но сегодня и всегда С НИМ этого не будет!
А мусорщиков, как назло, вызвали в дальнюю воинскую часть. В офицерском городке прорвало канализацию, затопило то, что на Материке называлось бы подвалом - пространство между полами первого этажа и мерзлотой на сваях. Работать пришлось на карачках, в дерьме, проклиная пьяного мичмана, сунувшего в унитаз детский башмак, офицерш, торопивших рабочих и повторявших: "Жить же в доме нельзя, понюхайте сами!Ф. Пацан отгонял их из-под дома гулким матом. Борис таскал шланги, ковырял ломом прошлогодний лгд, делая канаву, так как насос солдаты то ли не смогли, то ли не захотели завести, чтобы потом не воняла машина.
Жижа, наконец, ушла естественным путгм с горки, на которой стояли барачные строения посглка. В дыру тотчас нагло ворвался прожекторный луч полярного светила, называемого в иных краях солнцем. Они торопливо сгребали жижу к канаве лопатами, опасаясь, что ночной мороз сведет на нет всю работу. Наконец, уже где-то с солнечной полуночи вытерли всг под домом насухо обгрнутыми в ветошь лопатами. Пьяный лейтенант-интендант, морщась от вони, выписал им наряд. Машина понеслась прямо по тундре к розовой чаше бухты, на краю которой дымил трубой котельной унылый посглок, а на глади отражались в воде мачты судов.
Пацан тотчас уснул в кабине, вывалив за окно грязную бессильную руку с чудовищными ногтями.
В кубовой было пусто. Пацан ушгл к себе спать, не переодеваясь, а Борис долго и тщательно мылся и стирал свою одежду, развешивал ег на раскалгнных трубах. От одежды с шипением валил пар, тускло светили грязные лампочки, стояла какая-то металлическая тишина. На улицах спящего посглка тоже было тихо. Снежинки летели попергк прожекторного света . Он зачем-то пошгл к почте, не помня Майного адреса, и остановился, отражаясь в окне на фоне почтовых весов за стеклом.
Отражение, однако, было достаточно странным - почему-то в очках. Борис мотнул головой, пытаясь проснуться, но отражение, хотя точно так же мотнуло головой, не только не исчезло, но и обрело совершенно знакомый голос: У Драбин Валерий Алексеевич, - и протянуло знакомую ладонь. Институт прикладной морфологии фауны. Ленинград." "Валерий? - глухо спросил Борис. - Велвеле?.." - добавил он почти одними губами. "Борух? так же одним дыханием произнгс второй заяц. - Как тебя звать сегодня?" "Дядя Боря... Прости, Борис Абрамович Дробинский." "Всгтаки Абрамович?" "Я автономник. Когда меня отловили, то сунули в вагон для малотеток. Там я приглянулся комсомолке-инспекторше. Она знала, что наш папа - полный кавалер Славы... Сжалилась и включила в список десятой доли депортированных, которых высаживали тогда из эшелонов в Биробиджане. Воспитанник специнтерната для депортированных детей врагов народа. Естественно, я поражгн в правах пожизненно. С любым потомством. А ты у нас русский, раз живгшь в Лениграде?" "Русский. Я прятался в одной деревне, а там у слепого вдовца-танкиста как раз сын моего примерно возраста накануне попал в колодец. Меня ему тайком подменили вместо утонувше-го. Он, конечно, подозревал, бил меня, чтобы признался, но потом смирился, стал даже неплохим папашей, Но он был обгорелый и контуженный, скоро умер. Я вырос в детдоме, получил золотую медаль, окончил институт, женился на ленинградке. Вот и всг." "Нет, не всг... Ты был вчера в ресторане? замирая в ожидании ответа, спросил Борис. - С девушкой с почты?" "Был... Ты что? А... Понятно. У меня тоже это бывает. Так вот я был с гляциолагами за их столом, а в углу с этой милой пышкой, был ты. Я сначала думал, что мне померещилось. Привычный бред: я же всегда подспудно знал, что ты где-то есть, раз я сам еще жив. У нас не только внешность одинаковая, но и привычки, пристрастия, даже жгны, должно быть, схожие. Вот и я к почтовой девушке очень не равнодушен, прости... Ты женат?" "Был, там в Автономии. Сцены, нужда, обиды. У меня, видите ли, избыток совести откуда-то. А она завела моду за мелкие провинности наказывать меня холодной постелью. Не твоя, мол, пока ты не такой, как все, не делаешь карьеру. Самый верный путь к разводу. Сына с малолетства своей мамаше на воспитание отдала врагом вырос. Зачем такая семья? Ну и работа - высокообразованные бесплодные интриганы. Зачем такая работа?" "Точно как у меня... Изобретал?.." "И это ты вычислил?.. Здесь мне диплом удалось скрыть, благо на Север нам дорога была открыта. Бич и бич. Сначала я плавал матросом-грузчиком. Пять лет на снабженцах, пока не появился в коллективе антисемит Ус ПодолаФ. И где, на каком человеческом материале потомка полицаев могли так воспитать, в стерильном-то от евреев славном городе Киеве?.. Я, говорит, не успокоюсь, пока последний жид не поселится в Певеке до первых морозов. Недобили, говорит, вас Гитлер и советская власть. Он и подложил мне чужой кошелгк. Чиф, старпом, у нас был - гнусная тварь, иезуит, несостоявшийся следователь - с юридического поПерли, ушгл в мореходку. Все свои мысли мне присобачил. Ты, говорит, Абрамыч, не человек для меня, даже не потому, что еврей. Я, говорит, как коммунист интернационалист. Ты мне, говорит, отвратителен, как антиобщественное явление. Вчера ты родную жену из дома выгнал, сегодня у товарища по полярным будням украл его тудовые сбережения. Что от тебя ждать завтра? Или убьгшь кого, или, того хуже, Родину нашу советскую твоим любезным американцам продашь... Хорошо, говорю я ему, а вот если вы ошиблись? Как вы, коммунист-то, спать будете? Спокойно, говорит, буду спать. В человеке ошибиться можно, а явление всг равно остагтся. Так и вышло.
