- Альма, ко мне!

Веста вся ощетинилась, зарычала.

- Альма! Кому говорят? Ко мне, стерва!

Это был Лазурченко.

- У-у, чтоб тебя разорвало...

Веста угрожающе зарычала.

Он на меня замахнулся.

Веста прыгнула и укусила его. Шерсть у нее встала дыбом. Она вся дрожала от ненависти. Я с трудом отозвал ее. Закрыв руками лицо, Лазурченко удирал на ломающихся ногах, бормоча проклятия.

Адмирал учил нас тому, чему сам неуклонно следовал.

- Обойдись ты с матросом грубо, - говорил он, - озлобишь его и ожесточишь, потом приводи его в равновесие... Теплое слово, забота смягчают горе, обиду, несправедливость.

Он интересовался, что мы читаем. Заговаривал то о последних зарубежных романах, то о только что вышедших мемуарах флотских героев. Как-то спросил меня:

- Вы никогда не бывали в доме Чехова в Ялте? Обязательно съездите, обязательно.

Однажды в столовой сказал:

- Приехал ленинградский театр на гастроли. Я бы всем посоветовал... Играют Шекспира, Островского...

Я пошел на "Ромео и Джульетту". Джульетту играла... Т. Л. Иванова. Я взял билет в первом ряду. Она была прелестной Джульеттой.

Какой-то человек вышел в антракте из-за кулис и попросил меня зайти после спектакля в уборную Т. Ивановой. Я зашел. Тома спросила, как я живу. Я сказал: превосходно. Поговорили о том о сем. Вдруг она предложила:

- Мы можем начать все сначала.

Я вспыхнул:

- Не стоит.

- Почему? - удивилась она (ей показалось, что она меня осчастливила).

- Слишком дорого мне стоило.

- Дорого?

- Ты понимаешь, что я не о деньгах.

Она поняла.

- Где твой ребенок?

- В Череповце, у родителей. Он такой презанятный, они в него влюблены... Ты проводишь меня до гостиницы?

- Нет. До гостиницы всего два шага.

Не постучавшись, вошел здоровенный Ромео, без парика, с блестящим от вазелина лицом.

- Ты еще не готова, а я до смерти хочу жрать.

- Я сейчас, - заторопилась Тамара.

Ромео поглядел на меня неприязненно.

Я поднялся и попрощался с маленьким Томом. По всей вероятности, навсегда.

Пришел домой - меня встретила, стуча хвостом, Веста. Она подпрыгнула, взвизгнула, пыталась лизнуть.

Глаза ее выражали беспредельную преданность.

- Эх ты, милая. - Я прижал ее остроухую голову.

Она замерла, почувствовав ласку. - "Славный народ собаки", - сказал о вас Чехов. Только сволочь, подобная всяким Лазурченкам, способна давить вас колесами.

Я получил весной отпуск и, оставив Весту на попечение матросов, поехал навестить маму. Она гостила в Таллине у деда и бабки. Они обменяли на Таллин свою комнату на Чистых прудах. Древний город встретил меня крупным дождем. В солнечном свете дождинки казались драгоценными камнями. Они переливались в сиреневых зарослях у подножия Вышгорода. Высоко вверх, к облакам, уходили крепостные стены замка.

Дед и бабка жили на дальней окраине. Там, куда ни глянь, виднелось пупырчатое от дождя море. Чернел ажур кранов и мачт.

Дед оживленно рассказывал, что старые моряки создали музей Балтики. Он читает здесь лекции по истории флота. Дед показал на окно, за которым виднелось море:

- Это тебе, брат, не Чистые пруды!

Бабка стала почетным гостем у пионеров. Она рассказывала им о героях Конармии. (Какой-то расторопный журналист уже записывал воспоминания бабки, чтобы издать их в детском издательстве).

Дед с интересом расспрашивал о катерах. "Вот видишь, говорил тебе, что флот будет, я как в воду глядел".

Он с одобрением поглядывал на мои погоны: я продвигался. Бабка и мать накрывали на стол:

- Гости обещали зайти, на два дня приехали в Таллин, - в один голос сообщили они.

- Кто такие?

- Увидишь и познакомишься.

Тут как раз позвонили. Вошел седой человек во флотском кителе без погон и за ним... за ним - Лэа!

- Познакомься, Юрище. Капитан Коорт. Он спас мне жизнь двадцать лет назад. А это дочурка его.

- Лэа! - воскликнул я.

Дед удивился:

- А вы разве знакомы?

За стол усадили нас рядом. Дед и Коорт вспоминали, как были вместе на островке, где даже камни от бомбежки горели.

- "Смелому" и подвигу его моряков посвящен стенд в музее, - сказал дед. - И вы там есть, Юлиус. Достали вашу фотографию. Жаль, что "Смелого" распилили какие-то остолопы. Я бы им морду набил. Он бы и по сей день стоял у вас в парке. Так же, как у тебя, Юра, в части стоит катер Гущина.

Лэа спросила, как я живу.

- Хорошо, - сказал я.

- Всем довольны?

- Всем доволен.

- Очень рада за вас.

Сама она была невеселая. Я не решился спросить, как она живет со своим Андресом. На лице ее то и дело появлялось детское выражение, напоминавшее девчушку на мостике "Смелого".

После обеда мы вышли к морю. Дул теплый ветер. На кораблях, стоявших на рейде, загорались огни. Замигал маяк. Пахло сиренью. Я рассказал, что хотел разыскать ее тогда в Ялте.

- Пожалуй, хорошо, что не разыскали.

- Да, я понимаю: Андрее...

- Андреса больше нет. Я вдова.

Лэа в тот же вечер уехала в Пярну. Я готов был поехать за ней, но не решился сказать ей об этом. Я проводил ее к остановке автобуса.

- До свидания, - сказал я.

И услышал:

- Прощайте.

Я вновь терял ее. Шумели деревья. Море билось о берег. "Прощайте..."

Я чуть было не толкнул капитана первого ранга, он шел мне навстречу. Я отдал честь, извинился. Лицо его показалось мне очень знакомым. И вдруг я вспомнил:

Пярну, эсминцы на рейде, ярко освещенный ресторан "Ранна-хооне". Ну конечно же это он!

- Прошу разрешения обратиться, товарищ капитан первого ранга. Ваша фамилия Пегасов?

- Так точно, - остановился офицер, недоумевая. Он, конечно, меня не узнал.

- Простите, что вас беспокою. Но именно вы когда-то сказали мне в Пярну: "Если любишь море, то ничего сложного нет. Флоту люди нужны..."

- Юра Строганов? - оживился Пегасов. - Значит, стал-таки моряком? Балтиец?

- Нет, черноморец.

- На чем плаваете?

- На катерах. Мечтаю перейти на новые.

- Молодец! Поздравляю.

Он крепко пожал мне руку. Мы пошли рядом. Оказалось, Пегасов хорошо знает деда. Он сказал:

- Очень рад, что встретил вас моряком!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Шли годы. Однажды помощник командира одного из катеров тяжело заболел. Офицера отвезли в госпиталь, и надежд на его скорое возвращение не было. Конечно, много желающих было занять его место. Но может быть, потому, что мы отлично стреляли торпедами и вышли на первое место, может быть, потому, что добились звания отличного экипажа, выбор адмирала пал на меня.

Я давно решил: буду трудиться, трудиться, выходить в море один, пять раз, пятьдесят пять раз выходить в море - и наступит день, когда меня вызовут в кабинет к адмиралу и он скажет: "Старший лейтенант Строганов, вы заслужили право служить на новом катере".

И я выходил в море пять и пятьдесят раз, и наступил тот счастливый день, когда я вошел в кабинет к адмиралу, он поднялся из-за стола мне навстречу и с улыбкой сказал:

- Я назначаю вас на новый катер. Мне думается, вы эту честь заслужили.

Сердце готово было выпрыгнуть из-под кителя, и я, наверное, до неприличия покраснел. Я ответил что-то вроде того, что буду стараться, не посрамлю чести соединения и так далее. Адмирал, улыбаясь, одобрил:

- Я верю в вас, Строганов. Не подводите.

И я ответил запальчиво, не по уставу, но зато от души:

- .. Клянусь, что не подведу!

И причал, и корабли, и деревья мокли под теплым дождем.

Мой катер только по названию катер - это настоящий корабль, на высокий борт которого почти отвесно поднимается с причала узкая сходня. Командира дивизиона катеров Забегалова я нашел в пристройке на бетонно:,!

причале, отнюдь не приспособленной для штабных помещений. Он сидел на подоконнике возле пустого стола и разговаривал по телефону.