Четыре года спустя это предсказание оправдалось. Секелету умер в начале 1864 года, и вокруг его трона разгорелась борьба. Большая часть макололо, забрав все свои пожитки и скот, переселилась в район озера Нгами, и затем все они были уничтожены коварным Лечулатебе, который не доверял этим бездомным беглецам.
Царство макололо в среднем течении Замбези и на Чобе (Квандо) распалось. Покоренные ранее народы поднялись против своих угнетателей и перерезали всех мужчин макололо, которые когда-то внушали им страх и почтение. Жены, пожитки и скот убитых достались победителям. Когда Ливингстон узнал об ужасной судьбе старых друзей, его охватило глубокое огорчение: "Ибо каковы бы ни были недостатки макололо, достоинства их несомненны; они не принадлежали к тем, кто был готов продавать в рабство другого, как те племена, которые стали их преемниками".
Местные эскулапы отказались лечить Секелету, и лишь одна пожилая знахарка, привезенная издалека, пыталась еще что-то сделать. Она никому не разрешала видеться с больным: в противном случае она не сможет, мол, вылечить его. И все же Секелету велел позвать к себе братьев Ливингстон и доктора Кёрка.
Опухшее лицо Секелету было обезображено струпьями. На пальцах рук выросли длинные ногти; у макололо это считается признаком высокого достоинства - показателем того, что их владелец избавлен от физического труда. Своим глубоким приятным голосом он просил Ливингстона дать нужное лекарство и оказать врачебную помощь. Его советники уговаривали знахарку на время прервать лечение, но Ливингстон настаивал на том, чтобы она оставалась около больного и получала положенную ей плату.
Лечение Секелету было довольно щекотливым делом для Ливингстона, так как ни он, ни доктор Кёрк не имели необходимого опыта, ни соответствующих лекарств для лечения проказы. Они пробовали лечить его ляписом. К счастью, это подействовало благотворно, настроение больного улучшилось.
Семь лет назад Ливингстон оставил свой фургон в Линьянти, где проживали жены Секелету. Теперь ему очень хотелось пополнить свою аптечку из того запаса лекарств, который оставался в фургоне. Секелету предоставил ему верховую лошадь и нескольких людей для сопровождения. Через три дня Ливингстон был уже в Линьянти. Его фургон был почти в целости и сохранности, так что он мог воспользоваться им для ночлега; только верх фургона довольно обветшал, а одно колесо было изрядно объедено термитами. Наиболее ценное содержимое фургона - ящики с медикаментами, "волшебный фонарь", инструменты, книги и записи Секелету передал своим женам на хранение. Все это оказалось нетронутым. Ливингстону не пришлось просить жен Секелету, они сами взялись варить и печь для него. Они мягко его упрекали, что он не привез с собой Ма-Роберт - свою жену, любили повторять многое из того, что она говорила о своих детях, и спрашивали: "Узнаем ли мы о них что-нибудь еще, кроме их имен?"
Описывая это путешествие, Ливингстон в большинстве случаев говорит о себе в третьем лице. Рассказывая о сердечном приеме в Линьянти, он добавлял: "Этими мелочами выражается чувство благодарности за то полное и неизменное дружелюбие, которым во многих случаях пользовался доктор в течение многих лет. Но нельзя думать, что доверие, о котором свидетельствует это дружественное отношение, будет оказано при первой же встрече любому новичку. Не следует забывать, что только постоянной добротой можно добиться влияния на язычников; проявление приличия среди "варваров" так же необходимо, как и среди белых". "Наше прибытие в Сешеке нарушило монотонность их повседневной жизни; у нас постоянно были гости, как мужчины, так и женщины, особенно во время обеда, ибо тогда они получали большое удовольствие понаблюдать, как едят европейцы, и иметь возможность принять участие в трапезе вместе с ними". Когда европейцы едят сливочное масло с хлебом, это особенно удивляет женщин: "Смотри-ка, они едят сырое масло!" Иногда какая-нибудь добродушная хозяйка проявляла сострадание к плохо воспитанным европейцам: "Дайте-ка сюда масло, я растоплю его вам, тогда вы сможете макать в него хлеб, как это принято!" Масло макололо применяют для смазывания тела, что делает кожу гладкой и блестящей; ну а уж если они едят масло, то только в вареной пище или в растопленном виде.
"Ма-Роберт" тонет
Когда Ливингстон и его спутники покидали Сешеке, состояние Секелету значительно улучшилось. Однако вождь отказался нарушить уединение и появиться открыто, пока не излечится полностью и не примет нормальный вид. Он опасался также, что его тайные враги снова могут наслать на него болезнь и добиться, чтобы лечение белого доктора оказалось безуспешным.
Ливингстон не мог больше оставаться в Сешеке: в ноябре ожидалось прибытие на Конгоне нового парохода. 17 сентября 1860 года он вместе с европейскими спутниками и почетным эскортом макололо покинул город Сешеке. Для питания в пути Секелету выделил им шесть волов. Их пригнали к берегам Замбези, в то время как путешественники десять дней плыли в челноках к водопаду Виктория и, как прежде, пошли в обход его.
Пороги Кебрабаса попытались преодолеть на лодках, и первые несколько миль все шло благополучно. Но когда путники добрались до теснины, то обнаружили, что с понижением уровня воды в последние месяцы многие ранее скрытые скалы и пороги в русле реки выступили над водой. Перед отвесным утесом, торчащим посреди русла, поток разделялся и образовывал мощный водоворот, глубокую воронку, которая то открывалась, то закрывалась. Двум челнокам удалось проскользнуть над опасным местом, но на пути третьего, в котором находился доктор Кёрк, воронка снова разверзлась. Гребцы напрягали все силы; казалось, еще мгновение - и лодка непременно будет затянута в бушующую пучину. Однако водоворот выбросил ее на каменный выступ. Доктору Кёрку удалось уцепиться за край скалы и подтянуться вверх. Его рулевой крепко схватился за край скалы и сумел удержать лодку. Но все содержимое вылетело за борт и было унесено потоком. К сожалению, при этом пропали очень важные вещи: хронометр, барометр, но невосполнимой потерей были дневники доктора Кёрка и его ботанические зарисовки.
После этого печального случая путешественники продолжали свой путь пешком - как говорят, вы закрываете конюшни, когда у вас украли лошадь. Теперь уже было бесполезно терзаться тем, что не было сделано раньше. Страх перед опасной поездкой по реке приводил макололо в трепет. Они предпочитали тащить на себе все грузы, чем отдать себя во власть коварных порогов. Но уже к вечеру их настроение изменилось. Испытав пышущие жаром скалы и раскаленный песок под ногами, они утратили страх перед рекой. Теперь участники экспедиции уже жалели, что бросили лодки: на опасных местах их можно было бы тащить в обход, а затем снова идти водным путем.
На пути к Тете путники встретили две большие партии рабов, направлявшихся в Зумбо. Тут были одни женщины из племени маньянджа. Торговцы намеревались обменять их на слоновую кость.
После шестимесячного отсутствия Ливингстон вернулся в Тете. Отсюда он намеревался вторично плыть на "Ма-Роберт" к устью Конгоне.
Два матроса, оставленные для охраны парохода, полгода "штопали" его, как могли, замазывали бесчисленные мелкие дыры. Но как только началось плавание, судно снова дало течь; каждый день появлялись новые и новые щели. Команда беспрерывно откачивала воду, работали все насосы, но вода в трюмах прибывала. Наконец пароход прочно сел на песчаную отмель и начал быстро заполняться водой. В спешке пришлось все, что можно еще спасти, перетаскивать на остров. Следующей ночью начался подъем воды в реке, а наутро над водой торчали лишь мачты "Ма-Роберт".
Итак, рождество 1860 года участникам экспедиции пришлось провести на острове. Тем временем люди были посланы в Сену, чтобы пригнать лодки. И лишь 27 декабря вся экспедиция прибыла в Сену, а неделю спустя - к устью Конгоне. Теперь там уже была создана португальская таможня, а рядом стояла хижина для четырех солдат-африканцев. С разрешения унтер-офицера, под начальством которого находились солдаты, братья Ливингстон и доктор Кёрк расположились в помещении таможни в ожидании нового судна, которое должно было прибыть из Англии.
