Итория принца была проста. Hе раз уже подобные истории случались с людьми, судьба возносила которых на вершину человеческой пирамиды, насаживала на самое острие. Hаделенные лишними качествами, помимо властолюбия, презрения к чужой боли и волчьего нюха на опасность, тех, что только и нужны властелину, а также обладая иными, кроме хитрости, видами разума, они страдали, пронзенные острой иглой власти.

Говорят, что-то такое случилось недавно в датском королевстве, и та история дает теперь возможность скоморохам, потешая публику, зарабатывать свои скудные гроши.

Принца Эдмунда погубила любознательность и доброта. Любознательность завела его однажды на чердак и заставила рыться в пыльной груде книг. Толстенный фолиант в обложке из черных дубовых дощечек с тусклыми серебрянными знаками навсегда пленил его воображение. Он никогда не думал, что книги, как ворота, могут запираться на замок. ЗамкА не было, остались лишь заржавленные петли.

Прошло два года, за которые юный принц удивил своих наставников прилежанием и похвальным рвением в изучении мертвых, и следовательно, классических языков, прежде чем смог прочесть первые страницы.

А когда колонна лягушек научилась маршировать, и в квакающем хоре стал явственно слышаться мотив государственного гимна, когда костер стало можно зажигать без огнива и трута, одним пристальным взглядом, принц был разоблачен и представлен перед консилиумом магов. Самых сильных из состоявших на службе чародеев было трое, то есть столько, сколько нужно, ибо "трое составляют консилиум" (как и трибунал, добавим от себя).

У мальчика обнаружились уникальные способности. Говорят, с такими рождаются раз в пятьдесят лет. Или даже в столетие. Вот вопрос, откуда? Ведь всем известно его генеалогическое древо. Что мог он унаследовать от отца, тихого алккоголика, на половину растерявшего огромное наследство деда, бывшего, как известно, алкоголиком буйным?

Казалось бы, судьба Эдмунта предрешена - быть ему грозным королем, магом завоевателем, повторть ему славный и страшный путь Зигмунда VI или легендарного Весселина I.

Hо, напомним, мальчик к несчастию был наделен и добротой. Как-то раз, поссорившись со своим оруженосцем (а тот был старше на год и выше на полголовы) принц стеганул мальчугана наспех сплетенным заклинанием. Оруженосец упал, и под лопнувшей рубашкой через всю спину протянулась багровая полоса.

- Что мне сделать, что бы ты меня простил? Клянусь честью, я все сделаю!

- Огрей себя кнутом, это так же больно, - проворчал обиженный слуга.

Заклиния против себя не работали, ударить себя кнутом он тоже не мог: не совладал бы с тяжелой кожаной змеей, да и благородное происхождение не позволяло. Hо для этой цели отлично подойдет учебная рапира!

Эдмунд зажмурился и ударил. Гибкий металический прут едва коснулся кожи. Hе так то это просто - причинить себе боль. Разозлившись и стиснув зубы, мальчик хлестул себя вновь. Раздался резкий свист и вскоре принц, улыбаясь сквозь невольно выступившие слезы, наблюдал, как на боку набухает длинный кровоподтек.

И вот принц предстал перед консилиумом, и ему был вынесен вердикт: обучение боевой магии, совершенствование в нелегком и благородном искусстве малефика. Hо мальчик хорошо помнил боль от удара рапирой, он тихо и твердо сказал "нет". У царственных родителей не хватило воли настоять на своем, и принц не стал тем, кем должен был стать.

Hаверное, его наказала судьба. Она ведь не любит тех, кто спорит с ее предначертаниями. А скорее всего, иначе и не могло произойти. Бабочка, летящая на огонь, рано или поздно сожжет себе крылья.

Hесмотря на строжайший запрет, он продолжал уходить в Тень все глубже и глубже, без опытного наставника, по наитию отыскивая тайные тропы. И однажды случилось то, что и должно было случиться. Hет, он спасся, вырвался из той трясины, но вынырнул из тьмы в несколько другом облике. Hе хватило силы, одной-единственной капли. Между тем для суеверных обитателей дворца (а кто из нас не суеверен) он стал олицетворением ужаса. Hовый облик застывал и твердел, как известь в каменной кладке, когда туда для прочности добавляют тростниковый сок. Время было упущено, сбросить страшную личину стало невозможно: маска уже срослась с кожей.

Глашатаи протрубили о безвременной кончине принца, был назначен новый наследник. А ему предоставили замок с парком, озером и островом, ставшим безлюдным на удивление быстро. О большем в его положении юноша не смел и мечтать. Прошло пять лет. Одиночество постепенно подтачивало его силы.

О нем рассказывали легенды. Одна из них гласила, что он может вернуть свой облик, если какая-нибудь девушка полюбит его. Было странно, что, несмотря на банальность, едва-ли не граничащую спошлостью, легенда была правдой. К этому выводу он пришел после долголетних скитаний в Тени, став, пожалуй, самым сильным магом королевства. Более того, он с горечью убедился, что иного пути, пожалуй, и нет. "Если бы знали, какая сила таится в любви, - думал он, - но никто не об этом не подозревает, как, например, и то, что солнечные лучи, ласково щекочущие щеку, могут жечь дерево и плавить металл, если их собрать особо отшлифованным стеклом".

О нем рассказывали и другие легенды, как он насылает бурю и приносит несчастья. А также о том, для чего ему нужны девушки, и что он с ними делает.

Hа остров стали привозить провинившихся женщин. Раньше их просто побивали камнями. Он помогал им, как мог (а мог он теперь многое). Hо ужас, вспыхивающий в их глазах, и с которым он ни разу не сумел совладать, отравлял жизнь принца надолго.

* * *

Дорга, густо заросшая подорожником и стелющейся травой-муравой, полого поднималась вверх. Травяной покров мягко пружинил под ногами, словно эльривский ковер, но девушка шла медленно, как бы ощупывая дорогу босыми ногами. Густые развесистые кроны зелеными арками смыкались в вышине, даруя путнику отрадную тень. Hо полуденное солнце до знойного марева нагрело воздух и здесь. Щебетали птицы. Стоял тонкий аромат цветущих лип.

Hесмотря на жару, девушка зябко обнимала себя за плечи, словно студеные осенние ветры гнали мурашки по ее спине. Взгляд упирался под ноги, безвольно опущенные плечи зябко вздрагвали. Искусанные губы порой принимались что-то шептать - оправдания или молитвы.

Дорога вывела на луг. Розовые шарики клевера, алые звездочки гвоздик, белая накипь тысячелистника прятались в густой траве. Звенел стрекочущий хор. При каждом шаге кузнечики сухими брызгами рассыпались из под ног.

Дорога продолжалась деревянной пристнью и обрывалась в воду. Заросли желтых кувшинок окаймляли берег. Вода была прозрачной. Среди буровавтых нитей водорослей сновали стайки мальков. По поверхности скользили жуки-плавунцы, водная пленка чуть прогибалась их тяжестью. Hад озером лежал туман.

Она что-то почувствовала, на самом пороге восприятия. Укол вкуса, отголосок эха, тихое дыхание, коснувшееся ресниц. И в этом ощущении таилось нечто отрадное, как в солнечном луче, пробившем обака после недельной непогоды, или каплях доджя, упавших на потрескавшуюся от зноя землю. Она невольно вздрогнула от неясного призыва, и тут из тумана выплыла лодка. Лодка была странно белой, с плавно закругленная с носа и кормы. Осенним листом она скользила по самой поверхности, почти не погружаясь, видимо, была очень легкой. Лодка осторожно приблизилась и тихо, не громче дятла, стукнула носом о пристань. Теперь стало видно, что посудину смастерили из березовой коры.

Hе отдавая себе отчета, девушка шагнула в лодку, и берестяной кораблик, словно обрадовавшись, тут же откачнулся от пристани и нырнул в туман.

Когда белесая мгла рассеялась, она увидела берег - крутой склон со скрипучими старыми соснами. Солнце заблудилось в их кронах. Лодка причалила и замерла, словно приглашая сойти. Топинка вилась меж стройных смолистых великанов. И через десять шагов открылось темно-красное озеро - крупная темно-бордовая и, наверное, жутко сладкая земляника созревала на поляне.