Как-то раз я пошутил, спросив, в каких именно войсковых подразделениях фрицев он служил. Джилани невозмутимо объяснил, что еще в детстве эту наколку сделал ему сосед индус. По древним преданиям индусов, этот знак означает удачу и везение во всех делах. Человек, имеющий такую татуировку, считается заговоренным от всех невзгод и бед, которые могли случиться с ним в жизни.
У Джилани действительно не было оснований жаловаться на жизнь. Работа его была довольно спокойной, так как на боевые операции вместе с советниками он никогда не выезжал. В этом не было необходимости, поскольку все советники, в том числе и я, предпочитали передвигаться по "зеленке" исключительно на бэтээрах.
Повседневная работа советника спецотдела предполагала постоянное перемещение не только по городу, но и за его пределами. Это было связано со спецификой выполняемой им работы. При этом никакого сопровождения ему никто не обеспечивал. В лучшем случае рядом с ним мог оказаться переводчик. Да и то, это было только в тех случаях, когда выезд осуществлялся в подразделения царандоя, где не было русскоговорящих афганцев. А такое бывало редко, так как большинство царандоевских офицеров, занимавших даже не совсем ответственные руководящие посты, сносно говорили по-русски.
В поездках по городу рисковали оба, поскольку могли в любой момент попасть в заваруху, конечный итог которой был непредсказуем.
Однажды, я ехал с Джилани через старый город. Полуденный зной сморил жителей города и они, в большинстве своем, отсиживались в тени деревьев, или под матерчатыми навесами дуканов и чайхан. Впереди нашей машины, не спеша крутя педали китайского велосипеда, ехал бобо.(4) Не знаю что с ним произошло, но, скорее всего, он просто заснул на ходу. Когда машина поравнялась с бобо, он неожиданно вывернул руль велосипеда в её сторону и в мгновение ока оказался сидящим на капоте "Тойоты". Ничего не соображая, он в испуге таращил глаза во все стороны. Около машины мгновенно собралась толпа зевак, которые, завидев в её салоне "шурави", подняли невообразимый гвалт. Я отлично понимал, что выходить из машины в такой ситуации было крайне опасно. В толпе мог найтись моджахед, который запросто всадил бы в спину нож. Ищи потом ветра в поле.
Джилани мгновенно сориентировался в сложившейся ситуации. Выхватив из под своего сиденья "кривой стартёр", пошел с ним на толпу. Такого напора с его стороны никто не ожидал, и все в испуге замерли. Воспользовавшись замешательством, Джилани заскочил в машину и дал "по газам", едва не сбив двух бачат, крутившихся около валявшегося на дороге велосипеда "бобо"...
Моё постоянное общение с Джилани, и завязавшиеся на этой почве дружеские отношения, постепенно переросли во что-то большее, чем просто служебные отношения подчиненного и начальника. Зная, что Джилани имеет троих детей, которые фактически живут впроголодь, я помогал, чем мог. Всякий раз, выезжая с ним на рекогносцировку в Бригаду(5), я покупал в чековом ларьке конфеты, сгущенку, прочие сладости, отлично понимая, что он отдаст их своим детям. Доброжелательные отношения между мной и Джилани, рано, или поздно, должны были сыграть решающую роль в достижении положительного результата по вербовке одного из полевых командиров.
Старший брат Джилани - Абдулла - был, кстати, руководителем одного из серьезных формирований моджахедов в пригороде Кандагара. Операции, проведенные его отрядом в 1983/85 гг. под Кандагаром, а также в провинциях Гильменд и Заболь, долго еще будут помнить те, кто с ним воевал.
Моджахеды
Гражданская война, начавшаяся сразу после Апрельской революции, расколола Афганистан надвое. Те, кто не принял нового порядка, автоматически попадал в категорию "духов", а те, кто вставал на защиту новой власти, становились "неверными" для Ислама, как это представляли местные проповедники мусульманства.
К ограниченному контингенту советских вооруженных сил, введенному в Афган 25 декабря 1979 года, местное население относилось как к оккупантам. Практически во всех провинциях развернулось массовое движение сопротивления. Особо ожесточенное противодействие советским войскам моджахеды оказывали на юге страны, в том числе и в Кандагарской провинции. Советская военная машина также особенно не либеральничала. Вся территория Афгана была изрыта бомбовыми воронками, а города и кишлаки превращены в руины.
Статистика - неумолимая вещь. Шурави потеряли на афганской войне около 15 тысяч погибшими (груз 200) и около 56 тыс. ранеными (груз 300). А сколько моральных инвалидов получила Родина из более чем 500 тысяч вернувшихся домой живыми? До сих пор их никто так и не подсчитал.
Афганистан пострадал еще круче.
Кроме разваленной экономики, от которой практически не осталось ничего, страна получила более миллиона убитых соотечественников, и это при 15-ти миллионной численности коренного населения (с учетом кочевых племен)! О количестве раненных и покалеченных афганцев говорить вообще не приходится.
Как ни парадоксально, но моджахеды, имеющие боевой опыт, страдали меньше всего. Основные потери несли мирные жители. Хотя, на этой войне было очень трудно отличить одних от других. Пастух, мирно пасущий в дневное время отару овец, ночью превращался в моджахеда-головореза...
Моджахедами становились по разным причинам. Одни брали в руки оружие и мстили госвласти и "шурави" за убитых родственников, за потерянное имущество, нажитое годами. Другие, попадая в сложную житейскую ситуацию, шли в банду "на заработки". Денег от продажи украденного, или захваченного в бою автомата Калашникова, вполне хватало для выплаты "калыма" за очередную жену, или оплаты старых долгов.
Публика в бандах подбиралась разношерстная, от обиженных и оскорбленных честолюбцев, до махровых уголовников.
В главарях банд зачастую ходили бывшие военные, землевладельцы, учителя (муалемы), религиозные деятели (муллы), а также авторитетные люди, выдвигаемые на этот пост старейшинами племен (Джиргой).
Практика афганской войны показала, что особую жестокость по отношению к противнику, чаще всего проявляли банды укомплектованные малограмотными пастухами и декханами. Оторванные войной от земли, лишенные последнего куска хлеба, они воспринимали противника как причину всех своих житейских невзгод. Им нечего было терять, поскольку, их дома были разрушены, а близкие родственники зачастую убиты. Их руки, отвыкшие от созидательного труда, умели только убивать. Примитивная психология рядовых моджахедов легко поддавалась влиянию со стороны наиболее грамотных главарей. Ну а если главарем банды был мулла, жестокость обретала идейную подоплеку джихада.
Среди главарей попадались откровенные садисты, которым война приносила моральное наслаждение. Таковых было не особенно много, но проблемы они создавали весьма серьезные.
В Кандагарской провинции наверно только бессловесные ишаки не знали полевого командира Муллу Маланга. При упоминании имени этого головореза, у людей от ужаса стыла кровь в жилах. Его ненавидели не только шурави, но и сами афганцы.
Двадцатидевятилетний низкорослый мужичонка, каковых у нас на Руси издревле обзывали "метр с кепкой", держал в страхе всю округу. О его похождениях и садистских наклонностях ходили легенды, которые, тем не менее, имели под собой весьма конкретные обоснования. Мулла Маланг разъезжал на скоростной "Тойоте", способной перевозить до полутора десятка моджахедов. В кузове грузовичка постоянно лежала широкая доска, с которой Маланг никогда не расставался. Её он использовал в качестве своеобразного жертвенника, на котором казнил своих недругов. Попасть на эту доску мог любой, даже член банды, заподозренный в измене. Маланг разработал своеобразный ритуал, состоящий из целого букета изощренных пыток с постепенным расчленением человеческой плоти. Жертва умирала в страшных муках, которые трудно даже представить. За Малангом долго и упорно охотились афганские и советские спецслужбы. За его голову обещали хорошую награду. Но он был неуловим. В 1985 году агентам афганского МГБ удалось вычислить место дислокации его банды, и спецназовцы ГРУ провели дерзкую операцию по её уничтожению. В ходе жестокого боя банда была фактически уничтожена. Однако Малангу и двум его телохранителям удалось избежать возмездия.
