Но иногда мне хотелось, чтобы мной кто-нибудь властвовал. Потому что не больно-то здорово быть гостем в собственном доме. Гость, каким бы он желанным ни был, всё-таки всегда остаётся гостем. И когда он уходит, все испытывают невольное облегчение - можно убрать со стола и переодеться в домашнюю одежду.

Они были слишком влюблены друг в друга, чтобы замечать меня. Иногда мне казалось, что я сделана из стекла, - их ласковые взгляды всё время проходили как бы мимо меня в поисках друг друга. И только ба всегда была рядом, никогда не отмахивалась, ничего не требовала. Порой мне даже кажется, что это она - моя настоящая мать, а родители - вовсе не родители, а непоседливые брат и сестра, которые теперь путешествуют по Европе, вот только путешествие несколько затянулось.

Она были идеальной парой, всегда говорит ба, и я соглашаюсь. Они познакомились на трамвайной остановке. Папа подошёл к ней и спросил: "Вы не подскажете, как пройти на Блюмен штрассе?", тогда как раз показывали фильм про Штирлица. А мама подумала, господи, какая глупость, какая нелепость начинать знакомство с такого вопроса. Но ей всё равно стало смешно, и она ответила, что в этом городе любой ребёнок знает, как пройти на эту самую штрассе, на явочную квартиру. Нужно, говорит, сесть на седьмой трамвай и выйти на остановке "Галантерея", а там - рукой подать. Но главное внимательно смотреть на окно. Если увидишь на подоконнике цветок - проходи мимо, не замедляя шаг. Это значит, что явка провалена. Не забудете, спрашивает, ну-ка, повторите. И он повторил, а потом подошёл трамвай, и она помахала ему рукой, взлетая по ступенькам. Он тоже махнул рукой, а сам опрометью бросился к другой двери. И вышел вслед за ней. И больше они никогда не расставались.

Мама всегда говорила, что судьба тебя и на печке найдёт. Я долго не понимала - при чём тут печка? Но потом ба рассказала мне сказку про Илью Муромца, который до тридцати трёх лет на печи сидел, а потом как соскочил, обозлился на врагов отечества и давай их палицей раскидывать. Тогда-то я всё и поняла. Поняла, что мама, как всегда, говорила про папу. Она верила, что если тебе суждено встретить самого важного в твоей жизни человека, то он найдёт тебя где угодно - на трамвайной остановке, на окраине города и даже на печи.

Только вот я никак никого не встречу. Неужели со мной этого никогда не случится? Может быть, вся любовь, которая была отведена на нашу семью, досталась маме с папой, а на меня не хватило? Как подумаю об этом, - жить не хочется. Нет, это я сдуру. Конечно, хочется. Ещё как.

Я знаю, что надоела тебе со своими просьбами, но всё равно не могу не просить. Сделай так, чтобы я смогла полюбить. Моё бедное сердце разорвётся на куски, если ему будет не на кого выплеснуть свою нежность. Ну, пожалуйста, что тебе стоит. Спокойной ночи. Твоя Шура.

Будь его воля, он бы вообще никуда не пошёл. Лежал бы на диване, слушал бы тишину. Может быть, полистал какую-нибудь книжку - старую, толстую, потрёпанную, которая сама раскрывается на любимом стихотворении, - но лучше просто закрыл бы глаза и стал смотреть своё внутреннее кино, видения, приходившие каждый раз, как только он смежал веки.

Много чего можно было бы сделать, будь на то его воля. Но его воли не было, и не было уже давно. Он больше не мог распоряжаться ни своим временем, ни своими мыслями; теперь он не был способен ни на один Мужественный Поступок.

Ему всегда казалось, что самое главное - это уметь совершать Мужественные Поступки, а тот, кто этого не умеет - слабак и простофиля. И вот теперь он сам - беспомощный и слепой, как котёнок, которого несут топить.

Телефон звякнул так громко и неожиданно, что он вздрогнул и стал судорожно шарить по диванным подушкам в поисках трубки.

- Да?

- Уже вернулся? - Этот сонный и медленный голос казался ему таким близким, как будто звучал не из телефонной трубки, а слышался откуда-то изнутри, из его собственного живота.

- Да, только вошёл.

- Ну, как прошло?

Стыд и срам, - вот как прошло. Позор несмываемый. Но разве ей можно рассказать об этом?

- Нормально. Только вот вопросы дурацкие задавали. Как говорится, какой вопрос, такой и ответ...

- А-а, понятно, - она негромко засмеялась. - И, правда, было смешно, когда ты сказал о том, что сейчас читаешь.

Она снова засмеялась, а он так покраснел, что глазам стало жарко.

Надо же было такую глупость сморозить, да ещё на всю страну. А всё этот лохматый ведущий радиопередачи "Новые имена", всё он. То ехидничал, то пытался подловить на противоречиях, то обсмеять с головы до ног. Спрашивает: "Скажите, Тимур, а каковы ваши литературные пристрастия. Ну, каков круг вашего чтения?"

Сейчас-то яснее ясного, как нужно было ответить. Ну, во-первых, русская классика: "Герой нашего времени", Пушкин - наше всё и всё такое. Во-вторых, западная литература, куда же без неё, родимой: Селинжер, Эдгар По, все эти Маркесы и Борхесы. В третьих...

А, да что теперь! Это задним числом все такие умные и обстоятельные. Психологи даже название дали этому явлению, называется эта подлость "эффект лестницы". Это значит, что когда ты из гостей выходишь, спускаешься по лестнице, тебе самые удачные мысли в голову приходят. Вот и думаешь: "Эх, надо было тогда так ответить! А вот тогда было бы к месту анекдот про удава рассказать! А про её платье можно было сказать то-то и то-то, да ещё к месту ввернуть эту историю..." Идёшь себе, значит, по лестнице, на каждой ступеньке ладонью по лбу колотишь. Обидно, что не удалось ни остроумием блеснуть, ни остротой реакции. Досадно, что так никто и не узнает, какие хороводы каламбуров водятся в твоей голове, какие россыпи цитат и залежи анекдотов пропадают бесславно!

А этот лохматый задал свой вопрос с подковыркой, а сам смотрит глумливо, очками сверкает. И в глазах у него - глубокое недоверие. Дескать, какой у тебя, мальчик, может быть круг чтения? Дескать, знаем мы вас, птичек певчих, вам лишь бы гитару в руки, да дури покурить. Что такое круги ада это вы должны знать, а круг чтения - что за дикое словосочетание?

И он растерялся. И мысли разбежались, и слова позабылись. И капают прямо на мозги тягучие, расплавленные секунды этого молчания в прямом эфире. "Говори, говори хоть что-то", - попросил он самого себя, но нет в голове ни одной завалящей фамилии, ни одной заезженной фразочки.

"Ну, хорошо, - решил подбодрить его лохматый, - а что вы читаете сейчас?"

Вот тут и брякнул он свою дурацкую правду. Даже вспоминать тошно. Я, говорит, в данный момент читаю свою книгу, вы ведь знаете, у меня недавно вышел сборник стихов "Ранняя лирика" называется. Так вот, я получил сигнальный экземпляр, перечитывал. Почувствовать хотел, получилась книга или нет.

"Ах, вы читали свою книгу? - обрадовался лохматый. - Очень интересно. И как, нравится?"

Тут Тимур окончательно озлился и говорит: "Если бы не нравилось, наверное, я бы вообще стихи писать бросил. Пошёл бы на стройку цемент мешать или передачу какую-нибудь вести на радио".

Лохматый гаденько засмеялся и говорит: "Так значит, вы читали свою книгу, и вам понравилось? Что ж, это всегда приятно, когда книга находит своего читателя. Это я виноват, - не унимался лохматый, - задал вам вопрос глупый, почти неприличный. Как говорится, чукча не читатель, чукча писатель. О том, какая музыка вам нравится, я даже спрашивать не решаюсь, поэтому прервёмся на рекламу..."

"Когда отвечаешь на дурацкие вопросы, и сам становишься дураком, - с горечью подумал Тимур. - Можно подумать, так это важно - что ты читаешь. Последние кретины обычно читают последние литературные новинки, а самые лучшие люди на свете могут быть вообще неграмотными".

- Придёшь сегодня? - отсмеявшись, спросил равнодушный голос.

- А что?

- Да так. Все наши собираются. У меня. Думала, тебе будет интересно.

- Я подумаю. - Ему хотелось, чтобы она его уговаривала, чтобы сказала, что его она хочет видеть особенно, а не так, в числе прочих. - У меня вечером кое-какие дела, да и просто отдохнуть хотелось.