Яромир посмотрел на него. Губы у него не дрогнули, но Нейви готов был поклясться: он улыбался. Может быть, он улыбался только глазами, темно-серыми, как талая вода. С бьющимся сердцем Нейви сразу хотел начать читать, но не смог, стал объясняться:
– Эта поэма основана на старинном предании. Есть легенда: один странник, чтобы заслужить руку прекрасной королевны, спустился в Подземье и добыл для нее перстень с ужасной лапы самого Тюремщика. Этот перстень был напоминанием о минувшей славе Князя на небесах и носил название Светоч. В основу поэм часто ложатся старинные предания, князь. Но под их прикрытием стихотворцы говорят о том, что совершается прямо перед глазами.
– Да, – вдруг обронил Яромир, медленно разомкнув губы. – Почитай мне…
Под стук своего сердца, словно бросаясь с головой в прорубь, Нейви прочитал все двенадцать песен о путешествии человека в Подземье.
Как смел любить я с такою силой,
Что в дальних странствиях и борьбе
Безвестный путь по земле остылой
Своим путем называл к тебе?
А ворон на верстовом столбе
Чего-то ждал, сутулясь уныло,
И снегом перья припорошило
Ему, свидетелю всех скорбей.
Но сердце вспыхнуло, словно трут,
Благословляя дорожный труд,
Ночлег без крова, небес светила.
И, смерть судьбою своей поправ,
К тебе я вышел – так чист и прав,
Что ты сама меня полюбила.
У Нейви самого слезы наворачивались на глаза, когда он читал о своем герое, воротившемся из страшного путешествия с победой.
Прости безумцу, моя звезда,
Пришельцу с полночи, сыну ночи.
По воле буйных ветров сюда
Мой путеводный привел клубочек.
Мой древен меч и обет мой прочен,
Ненастий яростна череда.
И неприметная череда
Головки клонит в пыли обочин.
Я знал, что ты меня ждешь, пока
Свечу держала твоя рука
В походном небе необогретом.
Зацвел шиповник, цветы красны.
И не жалея своей казны,
Я дань сполна уплачивал бедам.
Нейви глубоко вздохнул. Настало время увидеть, что вышло из его решимости. Тронула ли написанная как в лихорадке поэма душу того, в чьи уста Нейви вкладывал эти слова? Осталось ли его раненое сердце по-прежнему в забытие? Нейви поглядел – и у него перехватило дыхание. Глаза Яромира были напряженно раскрыты, и губы медленно шевелились.
– Моя Девонна… лучше тебя нет ни зверя, ни птицы, – глухо повторял он. – Это все правда… Раз тот вернулся из самого Подземья, то и я… Как смел любить я с такою силой…
Мать Кресислава овдовела поздней осенью. Пока дома жил Кресислав, само его присутствие удерживало отца от беспробудного пьянства. Крес умел и посидеть с ним за чаркой, но после отъезда сына стало не то. Однажды осенним утром старика нашли уже без дыхания в пустом деннике на конюшне. Вдова повыла по мужу и в считанные дни совсем постарела.
Еще раньше до стариков доходили страшные слухи: будто бы их сын околдован, и безвольным рабом остался на службе у богоборца. Шла молва, что Кресислав выехал на смертный поединок с Врагом Престола, только вместо поединка вдруг вложил в ножны меч и, повернув коня, покорно поехал в его стан. У старухи изболелось сердце, когда она представляла себе эту картину. Она молила Вседержителя простить Креса, который не виноват, что его душой завладел колдун, и молила вернуть ему рассудок, чтобы ее сын бежал из колдуновых владений и вернулся домой. Да что домой! Она готова была снова отдать сына на службу Престолу, лишь бы Вседержитель спас его от чар князя Севера.
Ходили толки, будто Яромир – вовсе не человек, а порождение тьмы в человеческом обличье. В одном из боев по его приказанию выпорхнули из-под корней полевой травы светящиеся ночницы и ослепили войско вардов. А в другом варды сами перебили себя, потому что богоборец наслал на них непроглядный туман. Разве человек может колдовать? Небожители совершают чудеса силой Господа, демоны – Князя Тьмы. Человек сам по себе не может обладать волшебной силой, а богоборец ею обладает. Выходит, он человек только обликом. Старая вдова плакала, думая о том, что, пока она сидит в своем ветшающем доме и смотрит в окно, ее сын служит чудовищу и губит себя навеки.
Однажды на рассвете в запущенный двор старухи въехал Ивор с зашитым в подкладку плаща письмом. Ворота отворил ему дряхлый слуга, верный хозяйке, как пес. Он долго не хотел верить, что это стучится стремянный молодого хозяина, и задавал ему вопросы, на которые не мог бы ответить чужак. Убедившись, привратник впустил Ивора и заперся опять: кругом полно было бродяг и разбойников. А вдова, которую мучила бессонница, все смотрела во двор и, увидев стремянного, кинулась за порог и запричитала. Ивор чуть не силой отвел ее обратно в светелку, распорол плащ засапожным ножом и достал письмо Креса.
– Вот, почитай, мать, или, если не видишь, я тебе почитаю.
Старуха еще видела, сама шила. Но читать не могла от слез.
– Где он? Что с ним? Ах ты, сыночек мой, за что же это тебе… – причитала она.
– Да ничего с ним не сделалось, мать, – уговаривал Ивор. – Вот, послушай лучше письмо. «Милая матушка! Пишу тебе – твой сын, Кресислав, князь Даргородский, настоящий, матушка, а не самозванец, как был. Часто думаю о тебе и об отце…»
Но тут вдова схватилась за голову:
– Отец-то уже покойник!
Ивор думал: «Знал бы Крес, что наделал! Небось, зарекся бы переходить к Яромиру. Вот его своеволие… служил бы верно королю Неэру – ничего бы этого не было».
– Ну, что ты замолк! – поторопила старуха, выхватив у Ивора листок.
Смахивая слезы, она сама начала разбирать, что пишет сын.
«Вседержитель, матушка, хочет построить царство, где уже все и окончательно будет по его воле. Священники говорят: это ради нас же, ради нашего счастья. А я говорю: вот, я и так счастлив. Если Вседержитель решил дать мне что-нибудь получше, пусть не дает. А то он как ростовщик, за обещанное счастье такие проценты хочет с людей, что даром его не надо! Говорят, что все болезни и беды нам посылаются свыше, чтобы проверить, достойны ли мы высшей награды. А я говорю: да не надо мне наград, только убери свои наказания и испытания, которые черной тучей веками висят над Обитаемым миром. Через муки, через испытание, через слепое послушание Вседержитель обещает привести нас туда, где все будет для нас хорошо, а одновременно – как угодно ему. Почему же теперь не все, что угодно ему, хорошо для меня, а там вдруг будет? Матушка, лгут они все. Яромир Богоборец – не чудовище, не злодей. Если бы Вседержитель не хотел погубить мир и построить вместо него свое царство, Яромир бы и жил себе в тишине и безвестности. Но у него красавица-жена и маленький сын. Священники пусть твердят: Вседержитель, мол, должен быть человеку дороже и жены, и детей. Только человек прав, когда не хочет отдавать своих милых небесному ростовщику за те блага, которые он обещает после смерти.
Матушка, не отрекайся от меня: я не зачарован, не раб. Я теперь защитник Обитаемого мира, а в этом мире стоит и наш с тобой дом. Я сердцем чую, что он обветшал, что тебе приходится трудно. Но ты, матушка, собери силы и живи долго, чтобы я успел приехать к тебе и все починить и отстроить заново. А еще лучше увезу я вас с отцом в Даргород. Отцу скажи, чтобы не пил много один, без меня…» Дальше Кресислав уже справлялся о хозяйстве, о здоровье матери и отца, о слугах, о том, чем занимается матушка целыми днями и сильно ли скучает по нему.
