– Без платка и не покажешься, – недовольно буркнула девчонка. – Полосатая, как кошка! Мать моя деревенская, а меня в подоле принесла, – вздохнула она.

Потомки земнородных часто отличались от людей мастью своих волос. Девонне еще предстояло увидеть и совсем белых, и серых, и пятнистых или полосатых.

Полосатую «кошку» звали Ликсена.

– А вот в соседней деревне был парень, так тот совсем дикий, – рассказывала Девонне она. – Его лесовица родила, завернула в мох, чтоб теплее было, и в дупле они жили. А однажды охотники его нашли и забрали. Так он совсем с людьми не говорил. Так и бродил вокруг деревни, видели его то в овраге, то в роще, то на болоте. Кто заблудится – он того из леса выведет. Звали Волчок. Не знаю, куда потом делся.

Но тот самый «совсем дикий» сын лесовицы однажды вышел к заставе, – угрюмый, с серыми, как волчья шерсть, длинными волосами, собранными сзади в хвост. При виде вестницы Волчок неожиданно открыто улыбнулся, и глаза у него совсем по-человечески радостно заблестели, словно он почувствовал тепло очага или материнской руки. Волчок умел говорить словами, но не любил. Девонне он показал мысленно, что чувствует весь лес вокруг и всегда найдет направление или чей угодно след. Вот и ее так нашел: от нее исходит сила, как в день летнего солнцеворота. Пришел, чтобы ее защищать. Как защищать? Смотреть, чтобы опять враги с запада не подошли. Он чувствовал, когда на лесной заставе был бой.

С настоящими волками у Волчка не было ничего общего, так его прозвали люди в деревне. А лесовица, его мать, жила на болоте среди серого лесного мха.

На заставе стали привыкать к этим полулюдям. Под присмотром Девонны из них получались умелые целители. Кроме того, не было разведчиков лучше них. Вестнице первой пришло в голову, что войску нужны такие дозорные, как Волчок.

Вскоре после прихода Волчка появились еще несколько полукровок. Верхом приехала молодая женщина с длинными косами. Она родилась в избушке своего отца-лесника, который полюбил полевицу со светлой поляны в чаще. Ради человека полевица согласилась жить в доме, научилась говорить и вести хозяйство, но, когда лесник умер, ушла в лес и, видно, забыла обо всем – может быть, с горя. Дочь приходила на ее поляну, носила ленты, подарки, звала мать, но та не вышла к ней ни разу.

Дочери полевицы и лесника жилось неплохо. Несмотря на запреты, деревенские бабы ходили к ней лечиться, с хозяйством она справлялась одна, а потом оседлала лошадь и прискакала на заставу князя Яромира, чтобы помочь ему отстоять Обитаемый мир. Она почти ничем не отличалась от человека, ни по уму, ни по речи, а тугие косы ее были цвета спелой травы.

Пришли двое парней-полукровок, один черноволосый, другой – с густой ярко-желтой гривой. Первый сказал Девонне, что может навести морок и сбить со следа любого пса. Мол, уже пробовал, за счет того и выжил. А золотисто-рыжий дал знать, что и в поле, и в степи всегда скроется от вражеских глаз и, как многие земнородные, умеет исцелять.

Девонна рассказывала им о жизни людей и о том, что мир принадлежит всем: и земнородным, и людям, и их потомкам, и даже небожителям. «Я тоже рожу полукровку, но он вырастет и будет человеком, – улыбалась она. – Мы – люди, только другие, и наши силы сейчас будут нужны, чтобы воевать за Обитаемый мир. Лес и поле готовы помочь нам, но они не осознают себя. Нужны мы, обладающие разумом и волей и связанные с силами мира». Девонне не надо было говорить полукровкам, что им нужно делать на заставе. Каждый из них сам знал, каким особым умением обладает и как обратить это на пользу всем, а приказывать им делать то, к чему не лежит их душа, было бесполезно.

«Нас пока мало, – говорила Девонна. – Но ваши лесные сестры и братья передадут весть о том, что мы ждем и других…»

Пока Яромир укреплял заставу, Радош с небольшим отрядом не знал покоя. У него было дело: сносить алтари в северных храмах, чтобы небожителям во владениях богоборца не было дороги с неба. Яромир отдал такой приказ, когда узнал, что вестники из храмов, являясь людям, несколько раз в разных краях прокляли его. Они грозили карами отступникам, пугали людей Подземьем. Яромиру сказали, что какой-то вестник в одном селе вышел из храма и низвел с небес огонь на гумно, где хранилось зерно для посева. Вестник якобы наказал людей за то, что это зерно было силой отобрано у богатых хозяев. Сельчане, кто посмелее, кинулись тушить пламя – остальные застыли на месте или даже попадали перед вестником на колени. «Да что вы ему кланяетесь?!» – крикнул вдруг один парень и выставил на небожителя три зубца вил. Вестник поразил его мечом. Дерзкий смертный выронил вилы, руки его упали вдоль тела, а тело рухнуло на колени, словно и его какая-то сила заставила преклониться.

Яромир велел Радошу сделать так, чтобы никаких знамений и кар свыше на его земле не было, и запретил северянам прилюдно поклоняться Вседержителю. Священникам приказал браться за работу, как все: «И если увижу, что за обряды или молитвы кто берет плату, отниму имущество и отправлю крепостные рвы рыть!» Из храмов Яромир велел забрать все, что может быть полезно людям в хозяйстве.

«Если увижу пророка, который нам грозит, пусть идет в Анварден, там брешет, – гневно говорил он. – Не захочет – сошлю на работы. А узнаю, что низводит с небес огонь, насылает болезни, то головой клянусь, будет он болтаться в петле! Я им покажу кару свыше!»

Работами, на которые Яромир грозился сослать пророков, были рытье рвов и возведение новых укреплений по границе между Залуцком и Гронском. Они велись медленно, потому что Яромиру жалко было отрывать народ от земли и от ремесел, только-только начинавших возрождаться на северной земле. На работы выходили сами воины, пока в мирные дни у них не было другого дела.

Уезжая с отрядом с заставы, Радош взял с собой подметные письма, чтобы раздать их в селах и городах. Их переписал его друг Брослав, сын писаря. Яромир с радостным удивлением замечал, сколько появляется рядом с ним молодых, но не хуже его знающих, что надо делать, ребят. Может быть, оно и неудивительно: старшим нелегко было побороть веками привычное преклонение перед извечным миропорядком и Небесным Престолом. А такие, как Радош и его друзья, у которых только-только пух стал пробиваться на подбородке, смело смотрели в будущее и готовы были изменить мировой порядок на новый, на честный лад.

«Езжай, но не пропади, – напутствовал Яромир на прощанье Радоша. – Когда мы победим, надо будет много людей, чтобы жить в новом мире».

По утрам Девонна в свободном платье, под которым меньше бросалась в глаза ее беременность, собирала первые травы. Наклоняться ей с каждым днем было все труднее. А когда она почувствовала, что скоро зацветут дикие яблони, то узнала, что и срок рожать уже близок.

– На днях, – сказала она Яромиру.

Он сразу понял и поглядел на Девонну виноватым взглядом, как будто сознавал, что это он причинит ей боль.

Ночью разразилась гроза. Девонна проснулась от ударов грома. Ей показалось, что гром отдается в голове и почему-то несильной болью в спине, в ногах. Гром затих, и боль вместе с ним. Но через некоторое время боль вернулась. За окном хлестал дождь. Вестница тяжело встала, опираясь на руки, но стараясь не шуметь и не разбудить мужа. Она знала, что пока еще нет нужды ни тревожить Яромира, ни звать лекаря и соседку, которая вызвалась помогать.

До утра Девонна просидела у окна на лавке, кутаясь в платок и глядя на прорезающие небо молнии. Рассеянно она думала, что в краю у Престола никогда не бывает грозы, в тамошнем небе не собираются тучи. Боль с каждым приступом становилась сильнее. Перед рассветом дождь перестал, и Девонна вышла во двор и ухватилась обеими руками за старую яблоню, на которой уже начали распускаться цветы. Стоя под деревом, вестница чувствовала, как к ней вновь приходят силы и покой. Так она переждала несколько сильных схваток. Когда над ельником начало всходить солнце, Девонна уже знала, что время пришло. У нее хватило силы вернуться в дом и сесть на кровать к Яромиру. Он проснулся даже прежде, чем она коснулась его плеча, словно почувствовал желание Девонны его разбудить. Рассветало, и Яромир хорошо разглядел ее потемневшие от боли глаза с расширившимися зрачками. Рядом тревожно поскуливал Шалый.