В офицерский среде отмечались прежде всего монархические устремления, причем к монархическому течению примыкали лучшие представители кадрового офицерства, наиболее подготовленные для строевой работы. Именно эти же представители проявляли полную нетерпимость ко всем проявлениям «завоеваний революции» и, конечно, сгруппировались в свое время вокруг капитана 2-го ранга Чаплина, инициатора сентябрьского переворота (эсеровское правительство было тогда арестовано и отправлено на Соловки, но вскоре, по требованию «союзников», освобождено, а Чаплину пришлось оставить должность командующего войсками и пойти на фронт командиром полка, однако в новом составе правительства эсеров больше не было, и оно было более правым)[748]. Англичане также отмечали, что большинство русских офицеров были сторонниками монархии[749].
В середине августа 1919 г., как вспоминал ген. Миллер, на совещании всех командиров полков Архангельского фронта было высказано единогласное мнение, что с уходом союзных войск с фронта в наших полках будут всюду бунты, будут перерезаны офицеры, как элемент пришлый, не имеющий связи с населением и, таким образом, желание продолжить борьбу после ухода англичан приведет лишь к бесполезной гибели нашего многострадального офицерства «[750]. Это мнение было высказано под впечатлением нескольких бунтов, поднятых в некоторых полках большевистской агентурой. 25 апреля 1919 г. во время мятежа в д. Тулгас были убиты офицеры 3-го полка[751]. 22 июля 1919 г. на Онеге от рук взбунтовавшихся солдат погибли почти все офицеры 5-го полка (12 офицеров, захватив пулеметы, засела в избы и защищалась до последнего патрона, с последним выстрелом они покончили с собой — сначала более сильные духом застрелили других, а потом застрелились сами)[752]; по сообщению в советской печати в Архангельске при таких же обстоятельствах погибли 9 русских и 5 английских офицеров[753], на Пинеге — несколько офицеров 8-го полка (часть убита, часть взорвала себя гранатами), при восстании Дайеровского батальона в Двинском районе было убито 3 русских и 4 английских офицеров. Но этот пессимизм оказался неоправданным. В дальнейшем был отмечен лишь один такой случай (8 февраля 1920 г. в 3-м полку заговорщиками было захвачено и уведено к красным 12 офицеров[754]). Все очевидцы отмечают в целом необычайно теплые отношения между офицерами и солдатами Северной армии. Даже при развале фронта «ни одного акта насилия, ни одного враждебного жеста по отношению к оставшимся в строю офицерам не было сделано; со слезами на глазах, как бы извиняясь за свой поступок, объясняя его желанием спасти семью от гибели, прощались солдаты со своими офицерами и расходились по деревням»[755]. Эксцессов в отношении офицеров на фронте почти не было. Лишь на Средь-Мехреньге благодаря своей неуравновешенности погиб подполковник Э. Чубашек, понуждавший солдат, вопреки сложившейся обстановке, к дальнейшему сопротивлению. В общем солдатская масса расставалась с офицерами дружелюбно, прощание носило дружеский характер. «Вы домой и мы домой», говорили солдаты и даже иногда старались добыть для офицеров подводы, желая им счастливого пути[756]. «… Солдаты снабдили своих офицеров продуктами, снарядили их, оставили им их оружие и тайком, проселочными дорогами, довезли их до Архангельска. Провожая своих офицеров, прощаясь с ними — солдаты плакали. То, что я рассказал, факт не единичный, отнюдь не редкостный, а имевший место в различных полках Северного фронта»[757].
В общей сложности в войсках Северной области воевало 3,5–4 тыс. офицеров: несколько сот участников белых организаций, свыше 500 мобилизованных в первые дни (не считая сразу же выступивших на фронт до 200 чел.), около 2000 мобилизованных в конце 1918 г. и 400–700 прибывших позже из Европы. Многие (не менее тысячи) покинули Северную область до крушения фронта. В частности, в июне-октябре 1919 г. союзниками было эвакуировано от около 5 до более 6 тыс. чел., а также 1845 военнослужащих (в основном Славяно-британского легиона)[758]. Потери убитыми и умершими были сравнительно невелики и вряд ли превышали 500 чел.
Однако судьба северного офицерства была, пожалуй, наиболее трагична. На ледоколе «Минин», где находился ген. Миллер со своим штабом, эвакуироваться удалось лишь 650 офицерам и членам их семей (Миллер в телеграмме от 25 февраля говорил о примерно 800 пассажирах[759]). На 4 марта в Норвегии с ген. Миллером находилось 220 сухопутных офицеров, около 100 морских, 73 врача, военных и гражданских чиновника, около 90 солдат и матросов, около 100 женщин (жен офицеров) и около 65 детей[760]. Несколько морских офицеров были убиты, 6 покончили самоубийством и около 100 попали в плен при восстании в Мурманске, (в Архангельске также были случаи самоубийств)[761]. Войска Мурманского фронта после известия о восстании в Мурманске, совершив тяжелый переход по замерзшим болотам, перешли финскую границу в количестве около 1500 чел. [762] (согласно официальному рапорту командующего Мурманским фронтом ген. Миллеру от 31. 03. 1920 г. в Финляндию с ним перешло с Мурманского и Архангельского фронтов 1001 ч, в т. ч. 377 офицеров, 493 солдата, остальные — гражданские беженцы[763]). Офицеры Пинежско-Печорского фронта попали в плен в полном составе с ген. Петренко[764]. Войска Двинского района (в т. ч. около 150 офицеров) с ген. Даниловым капитулировали 19 февраля у ст. Холмогорской и были привезены в Архангельск[765]. Войска Железнодорожного фронта и части, не успевшие погрузиться в Архангельске, пытались во главе с ген. Вуличевичем пробиться к Мурманску и финской границе, но были окружены под Сороками и (за исключением 11 ч, ушедших на лыжах в Финляндию) и сдались в плен на условиях полной амнистии[766]. Численность этого отряда (а это были, как отмечал Миллер, почти исключительно офицеры[767]) на момент переговоров едва ли превышала 1000 чел. [768] Офицеры этой группы были отправлены в Вологодскую тюрьму[769]. Таким образом, при крушении фронта удалось перебраться в Норвегию и Финляндию примерно 800 офицерам, а остальные (до 1500) попали в плен.
Еще до прибытия в Архангельск Особого отдела 6-й армии Временным Комитетом была проведена регистрация бывших белых офицеров и военных чиновников, а 25 февраля с его прибытием — еще одна, с угрозой расстрела, причем все явившиеся за единичными исключениями немедленно отправлялись в тюрьму, а некоторые были тут же расстреляны. Первыми были расстреляны в Архангельске 42 офицера, чьи послужные списки были найдены среди не уничтоженных вовремя бумаг штаба[770]. 25 марта 320 офицеров (в т. ч. все старшие) были отправлены в Бутырскую тюрьму в Москве[771], откуда переводились в лагеря и уничтожались (уроженцы Прибалтики и Финляндии, в т. ч. ген. Ваденшерна, полковник Линсен, штабс-капитан Бухгольц, вместо отправки на родину были расстреляны, часть, в т. ч. Л. И. Костанди, была расстреляна в группе 47 заложников после Кронштадтского восстания). В мае 1920 г. основная часть была переведена в Покровский концлагерь в Москве, где содержалось около 1300 офицеров Северной армии — в основном сдавшихся под Сороками и на Мурманском фронте. Несколько десятков было в конце мая взято в Красную армию, а остальные отправлены на Север, где и расстреляны[772]. В целом из офицеров, воевавших на Севере, погибло до 15 %, эмигрировало около половины, и свыше 35 % попало в плен и было в большинстве расстреляно.
