АЛЕКСЕЙ ВОЛКОВ
В ФЛИБУСТЬЕРСКОМ ДАЛЬНЕМ МОРЕ
ПРОЛОГ
ИЗ ДНЕВНИКА СЕРГЕЯ КАБАНОВА
Никогда не думал, что стану вести дневник. Впрочем, "никогда" слово абсолютно несовместимое с быстротечной, и в тоже время насыщенной всевозможными событиями человеческой жизнью. Поэтому точнее будет: никогда с тех пор, как стал взрослеть. В детстве и собирался, и даже начинал писать. То ли в классе пятом, то ли в шестом - сейчас уже трудно вспомнить точно. Но был я тогда неоперившимся мальчишкой, и, подобно многим в моем поколении, мечтал непременно осчастливить человечество и стать Великим Человеком. В какой области, не столь и важно: или писателем, или ученым, конструктором, космонавтом... Это нынешние "подрастающие" оценивают жизненный успех исключительно в деньгами и грезят о собственных фирмах и офисах со всеми прилагающимися радостями жизни. Мы были, пожалуй, намного чище и целомудреннее в своих мечтах.
Можно принять подобное заявление за обычное стариковское брюзжание, за извечное: "Ну и молодежь пошла!", но я далеко не старик, а еще достаточно молодой муужчина, и не осуждаю нынешнее поколение, а просто констатирую факт. Гегель был прав насчет бытия, определяющего сознание. Слишком крутые выпали перемены, чтобы сохранилась прежняя система ценностей. Вместо заслуг - подлинных или мнимых,- положение человека определяет исключительно толщина его кошелька. Естественно, и мечты молодых стали другими, более соответствующими времени.
Мы стали, наверное, последним поколением, хотя бы в отрочестве отдавшим дань прежним иллюзиям: патриотизму, долгу, стремлению к творчеству, но к концу юности кто незаметно, а кто с болью стали от них избавляться. Нынешним даже не пришлось узнать значения этих святых когда-то слов. Не знаю, к добру, или к худу. Во всяком случае, им намного легче вписаться в новый мир, чем большинству моих сверстников.
Но я отвлекся. Бумаги не так-то и много - один блокнот в добротном кожаном переплете, к счастью, совершенно чистый, и надо использовать его рациональнее. Вот только стоит ли? "Дни наши сочтены не нами..." Как знать, успею ли я заполнить все его чистые страницы? Хотелось бы иметь в запасе целую вечность, да только кто ее даст? Будущее сомнительно, настоящее - зыбко, и что плохого в том, чтобы хоть на мгновение окунуться в свое прошлое перед тем, как попробовать описать случившееся за последние дни?
О том, первом моем дневнике. Я уж и не помню, под чьим воздействием взялся за него тогда. Дети склонны к подражанию, это один из способов войти во взрослый мир, и какая разница, что объект моего подражания был, скорее всего, из прошлых веков? Дня три, а то и четыре я добросовестно переносил на бумагу чужие мысли и свои раздутые до вселенских размеров чувства, но вся эта забава надоела мне очень быстро. Какое-то время я еще по инерции продолжал вести кратчайшие записи типа: "Четверг. Был в кино.", а потом забросил и это. Великим кем-то я так и не стал, как позднее не стал и богатым. Дни мои после школы были заполнены службой, потом - отставка, поиск работы, опять служба. Ничего интересного, обычная жизнь. Как и у каждого, бывало в ней хорошее и плохое, свои удачи и огорчения. Ничего особенного я не достиг, но в тоже время не считаю себя полным неудачником. А что расстался с женой... Нельзя ведь жить с женщиной, которая тебе изменила. Остаться с ней и делать вид, что ничего не случилось - как-то это не по-мужски. Тем более что детей у нас не было и никто при разводе не пострадал.
Короче, мне нечего особенно стыдиться, и не о чем жалеть. Другое дело, что появись возможность начать жизнь сначала, постарался бы прожить ее как-нибудь иначе. Вот только не знаю, как...
В случившемся с нами верующий увидел бы карающий перст Господень и наказание за совершенные грехи, моралист вспомнил бы парочку избитых сентенций, любитель острых ощущений порадовался бы лишней возможности пощекотать нервы, но я не собираюсь делать ни того, ни другого, ни третьего. Не знаю, обитает ли где-то на небесах седой старик, чей сын добровольно взошел на Голгофу. Слепо верить в это я не могу, а ведь любая религия - это именно вера, а не знание. Могу лишь сказать, что все происшедшее действительно больше похоже на чудо, чем на неизвестный науке каприз природы. Впрочем, это, наверное, одно и тоже.
Не стану я и извлекать из случившегося мораль. Она хороша лишь в баснях, жизнь же все равно не укладывается ни в какие схемы. А что касается острых ощущений, то у меня и без того было их в избытке и в Афгане, и на территории некогда единой и великой страны. Добавлять к ним новые - удовольствие небольшое.
Да, чуть не забыл о еще одном возможном подходе. Настоящий историк с радостью продал бы дьяволу душу, лишь бы оказаться на нашем месте. Но продавать бы ее пришлось и в прямом смысле, и он, если бы успел, наверняка проклял бы день и час, когда загадал такое идиотское желание.
Как бы там ни было, я один из немногих, кто ничего не потерял, а, возможно, еще и приобрел после всех этих событий, и не имею повода жаловаться и стенать. Само же случившееся настолько удивительно, что, обнаружив в числе немногих уцелевших своих вещей этот блокнот и шариковую ручку, я решил в меру своих способностей описать все как было.
Для чего - сам не знаю. Рукописи, может быть, и не горят, но очень часто пропадают безвозвратно. Вряд ли мои записки когда-либо попадут к тому, кто сможет и захочет их прочитать.
А впрочем, чем черт не шутит?
Ладно, пора заканчивать эту лирику и переходить к делу. А уже написанное пусть станет вступлением - сумбурным, как и сама жизнь.
В ФЛИБУСТЬЕРСКОМ ДАЛЬНЕМ МОРЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: МОРЕ
1. СЭР ДЖЕЙКОБ ФРЕЙН. БОРТ ФРЕГАТА "МОРСКОЙ ВЕПРЬ"
Сэр Джейкоб Фрейн пребывал во мрачном расположении духа, и имел для этого все основания. До сих пор благоволившая к нему Фортуна с чисто женской непоследовательностью и без всяких на то причин изменила свое отношение на прямо противоположное. Обставлено это тоже было по-женски хитро. Орудием ее кары стал свирепый ураган, разразившийся в тот момент, когда эскадра сэра Джейкоба успела уйти далеко от берега, и не имела никаких шансов добраться до какой-либо закрытой от волн и ветров бухты. Сам сэр Джейкоб, без малого два десятка лет бороздивший моря и океаны, ни разу не видел такого жестокого шторма, и без колебаний отдал бы треть своего состояния, лишь никогда и не видеть его. Счастье еще, что удалось отвести свой фрегат к какому-то весьма кстати подвернувшемуся островку и удержаться возле его подветренного берега, где первобытная ярость волн была хоть немного меньше.
