Таковы, по письмам, по портретам, по преданию, черты той, кто была матерью декабриста. О ее отношении к нему во время процесса и впоследствии, во время ссылки, поговорим ниже.
В начале 1825 г. (11 января) Сергей Григорьевич сочетался браком с Марией Николаевной Раевской, дочерью генерала Николая Николаевича Раевского, известного защитника Смоленска и участника Бородинского сражения. Свадьба была в Киеве; Раевские были киевляне; их имение Болтышка было в Киевской губернии; там же под Киевом была усадьба матери Николая Николаевича, Екатерины Николаевны, - знаменитая в истории декабризма Каменка. Здесь, в этом семейном гнезде, под крылом гостеприимной хозяйки, среди разливанного моря старого помещичьего хлебосольства, по ночам происходили тайные заседания тайного политического общества.
III.
Старуха Екатерина Николаевна, мать Николая Николаевича Раевского, была одною из многочисленных племянниц Потемкина, урожденная Самойлова. Она вышла замуж столь молодой, что первый год замужества часто тайком от мужа играла в куклы; как зазвенят бубенцы, возвещавшие возвращение супруга, {28} так тотчас куклы быстро убирались. Этот брак, устроенный отцом девушки, по старому обычаю, без совета молодых, был непродолжителен; Екатерина Николаевна осталась молоденькой вдовой с сыном Николаем на руках, будущим героем отечественной войны. Вскоре она вторично вышла замуж, уже по любви, за Льва Васильевича Давыдова. От Давыдова она имела многочисленное потомство. Кроме своих детей, у нее воспитывалось огромное количество племянниц. С ними вместе воспитывалась дочь старого дворецкого, на правах приемной дочери; но соблюдался такой обычай: когда отец, обнося блюдо, доходил до дочери, дочь должна была встать и поцеловать ему руку. Она впоследствии вышла замуж за Стояновского и была матерью известного в свое время председателя департамента законов и Императорского Русского Музыкального общества.
По старому обычаю, дом кишел приживальщиками и приживалками. Екатерина Николаевна Давыдова, как племянница Потемкина, была так богата, что из одних заглавных букв принадлежавших ей имений можно было составить фразу: "Лев любит Екатерину". К тому времени, о котором говорим, т. е. к 1825 году, высокие хоромы огромного Каменского дома оглашал, как сказал бы Тургенев, "веселый шум семейной деревенской жизни", оживляли его постоянные наезды гостей, нескончаемые празднества. Центром этой жизни была жена одного из сыновей Екатерины Николаевны, Александра Давыдова, обворожительная Аглая, - француженка, дочь герцога Грамона, которую воспевал Пушкин, про которую один современник писал, что все, начиная от главнокомандующих до корнетов, умирало у ее ног. Все это жило, а по выражению того же современника, - "жило и ликовало" и не замечало, что тут же, под {29} тем же кровом назревало что-то тайное, чему суждено было развернуться в нечто страшное.
В одной из верхних комнат, окно до поздней ночи, когда все уже в доме спало, оставалось освещенным. Что там происходило?
Этот вопрос задавал себе неоднократно инженер Шервуд, приглашенный в Каменку, чтобы поставить мельницу на реке. Однажды, дав ход своему любопытству, он взлез на дерево. Он увидел вокруг стола заседающих заговорщиков. Окно было открыто, он все слышал ... Каждую ночь Шервуд взлезал на дерево и, наконец, в Петербург полетел донос. Этот донос, направленный Аракчееву, был Аракчеевым представлен Александру I; у Александра I он залежался и не получил движения. Николай I впоследствии прозвал его "Шервуд верный", декабристы перекрестили его и "Шервуд скверный".
Фактическая история декабризма достаточно известна; их мысли, их стремления, их пути достижения могут быть изучены по книгам. Я на этих страницах задался целью рассказать то, чего в книгах нет и потому только в двух словах скажу для того читателя, который бы этого не знал, кто такие декабристы.
Цвет русской молодежи, преимущественно офицерство, в начале девятнадцатого столетия вверженный в военное брожение, охватившее Европу, увлеченный наполеоновскими войнами, увидал "заграницу". Эти молодые люди соприкоснулись с укладом тамошней государственной и общественной жизни, оценили разницу этих условий с теми, в которых жили у себя на родине. Уже ранее того воспитание поставило их в противоречие между тем, чему их учили, и тем, что делалось вокруг них. Взращенные в принципах {30} французской философии XVIII века, они жили среди крепостного права... Когда они вернулись домой, они уже не могли примириться с действительностью. Они задумали ряд реформ. В основу легло освобождение крестьян, а затем целый ряд пожеланий, из которых многие и по сей час представляются нам несбыточными мечтаниями. Они желали конституции, народного представительства, гласного суда с участием присяжных, свободы печати и проч.
В десять лет Тайное Общество сплотилось, окрепло, но, как показали впоследствии события, у него не было, при тогдашнем отсутствии телеграфа и железных дорог, при рассыпанности членов его от Киева и Кавказа до Петербурга, у него не было возможности столковаться и средств упрочиться, Тем не менее, ждали случая выступить. Случай думали найти в той исторической заминке, которой было отмечено вступление на престол Николая I. Старший брат Константин отказался от престола в пользу Николая, но об этом официально не было известно, и в то время, как Императрица Мария Федоровна приглашала сына Николая преклониться перед братом за его великодушие ("Prosternez-vous devant votre frere"), государственный учреждения и войска не знали, что делать. Одни присягали Николаю, другие Константину. Офицеры, члены Тайного Общества, воспользовались замешательством, вывели свои полки на Сенатскую площадь (14 декабря 1825 года).
Произошел бой, кончившийся подавлением мятежа. Неудачная попытка раскрыла еще одну слабую сторону заговора: у них не было никаких корней. Народ не знал о них. Солдаты повиновались офицерам либо из побуждений слепой дисциплины, либо даже под туманом недоразумения; они {31} кричали "Да здравствует Конституция", но многие думали, что "Конституция" есть женский род от слова "Константин" и что этим обозначается жена Великого князя Константина Павловича...
Вспышка на Сенатской площади была, выражаясь современным нашим языком, "ликвидирована" к вечеру того же дня. На поле сражения вокруг памятника Петра Великого осталось много раненых; Исаакиевский мост провалился под тяжестью спасавшейся толпы; был убит командующий Петербургскими войсками, граф Милорадович, произведена масса арестов, и с разных концов России поскакали в Петербург под конвоем фельдъегерей арестованные офицеры, члены Тайного Общества. В числе их был и князь Сергей Григорьевич Волконский.
Он был арестован в Умани, где находился по долгу военной службы. Привезенный в Петербург, он был помещен в один из казематов Алексеевского равелина Петропавловской крепости в первых числах января.
Самое драматическое, что есть в нашем архиве, это, конечно, письма 1826 года. Бомба, разразившаяся в Петербурге 14 декабря, застала разных членов семьи в разных местах. Княгиня Мария Николаевна была в Болтышке, Киевской губернии, имении ее отца, где со дня на день ожидала разрешения от бремени. Мать декабриста, княгиня Александра Николаевна, была в Петербурге, при вдовствующей Императрице Марии Федоровне. Сестра декабриста, княгиня Софья Григорьевна, бывшая с мужем князем Петром Михайловичем Волконским при кончине Императора Александра I-го, находилась в пути, сопровождая тело Государя из Таганрога в Петербург. К ней навстречу {32} из Петербурга ехала дочь ее Алина, любимая племянница Сергее Григорьевича. Старший брат находился на месте своего служения в Полтаве, жена его, княгиня Варвара Алексеевна, с детьми была в Париже. Брат Никита был в Москве, там же была его супруга, обворожительная княгиня Зинаида. Семья Раевских была не менее разбросана. Родители Марии Николаевны были с нею, ожидая ее родов; тут же была ее младшая сестра Софья Николаевна; другие две сестры были в Москве; братья Александр и Николай были отвезены в Петербург для допроса, который, как известно, кончился их полным обелением и Высочайшим о том рескриптом на имя их отца.
