"Люди имели слабость придать богу человеческий облик, ибо кроме такого обличья они ничего не видели; смешно, однако, воображать вместе с Гомером, будто Юпитер, или верховное божество, имеет черные брови и золотистые волосы и будто он не может ими повести и встряхнуть, не взбаламутив все небо.

* "Бог всемилостивейший" (лат.). - Примеч. переводчика.

"Сеятель богов и человеков" (лат.; Вергилий. Энеида, I, 258; XI, 725). - Перевод наш.

Когда людей вопрошают по поводу природы божества, ответы их бывают самыми различными. Тем не менее посреди этого громадного многообразия мнений вы обнаружите соображение, одинаковое для всего мира, а именно что существует лишь один бог, всеобщий отец, и т.д."

Что станется после этого четкого признания и после бессмертных речей Цицерона, Антонинов и Эпиктета - что станется, говорю я, с декламациями, без конца твердимыми и сегодня столькими невежественными педантами? На что сгодятся эти вечные попреки в грубом политеизме и ребяческом идолопоклонстве, если не для того, чтобы убедить нас, что люди, настаивающие на этом, не имеют ни малейшего понятия о разумной античности? Ведь они просто спутали фантазии Гомера с учением мудрецов.

Надобно ли приводить более сильные и выразительные свидетельства? Вы найдете их в письме Максима из Мадоры к святому Августину. Оба они были философами и ораторами, по крайней мере они этим похвалялись; они вели между собой откровенную переписку и были друзьями настолько, насколько ими могут быть человек, приверженный к древней религии, и тот, кто исповедует новую.

Прочтите письмо Максима из Мадоры и ответ епископа Гиппонского14.

ПИСЬМО МАКСИМА ИЗ МАДОРЫ

"Однако кто настолько ограничен и туп, чтобы сомневаться, что существует верховный Бог, не имеющий начала, который, не породив ничего, подобного себе, является тем не менее общим отцом всего?

Могущество именно такого Бога мы чтим под различными именами во всех частях света. Так, почитая раздельным образом, через различные культы то, что является как бы отдельными его членами, мы чтим его целокупно... Пусть они сохранят для вас этих подчиненных богов, под чьими именами и в чьем лице все мы, сколько нас есть на Земле смертных людей, поклоняемся общему отцу богов и людей, действительно, при помощи многоразличных обрядов, но эти боги во всем их многообразии между собой согласуются и тяготеют к одной и той же цели!"

И кто же был автором такого письма? Нумидиец, человек из Алжира.

ОТВЕТ АВГУСТИНА

"На вашей городской площади стоят две статуи Марса, одна - обнаженная, другая - во всеоружии, а рядом - фигура человека, держащего в трех пальцах, вытянутых в направлении статуи Марса, узду, накинутую на это злополучное для всего города божество... По поводу того, что вы пишите мне, а именно что подобные боги являются как бы членами единственно истинного Бога, я хочу предупредить вас со всей откровенностью, что вы позволяете мне принять все меры предосторожности, дабы не впасть в подобные святотатственные шутки: тот единственный Бог, о котором вы говорите, несомненно, признан всем светом, и в отношении него невежды бывают согласны с людьми учеными, как об этом писали некоторые из древних. Но скажете ли вы, что тот, чья мощь -чтобы не сказать "жестокость" - подавляется фигурой мертвого человека, является членом этого Бога? Мне было бы нетрудно сбить вас с вашей позиции в этом вопросе, ибо вы отлично видите, что можно возразить на сказанное здесь вами; однако я воздержусь от этого из опасения, как бы вы не сказали, что я пускаю против вас в ход не столько оружие истины, сколько риторики".

Мы не знаем, что именно выражали те две статуи, от которых не сохранилось даже следа; однако все статуи, наводнявшие Рим, сам Пантеон и храмы, посвященные всем второстепенным божествам и даже двенадцати великим богам, никогда не опровергнуть того, что Deus optimus maximus (Бог милостивейший, величайший) был признан во всей империи.

Беда римлян заключалась в том, что они были незнакомы с законом Моисея, а позднее - с законом учеников нашего Спасителя Иисуса Христа, в том, что они не имели веры и смешивали с культом верховного божества культы Марса, Венеры, Минервы, Аполлона -- богов, коих не существовало, а также в том, что они сохранили такую религию вплоть до века Феодосия. По счастью, готы, гунны, вандалы, герулы, ломбарды и франки, разрушившие эту империю, подчинились истине и воспользовались счастьем, в котором было отказано Сципиону, Катону, Метеллу, Эмилию, Цицерону, Варрону, Вергилию и Горацию*.

Все эти великие люди не знали Иисуса Христа, да и не могли его знать; но они вовсе не поклонялись дьяволу, как это каждодневно твердят педанты. И как могли они поклоняться дьяволу, о котором они никогда ничего не слыхивали?

* Смотри статьи "Идол", "Идолопоклонник", "Идолопоклонство". - Примеч. Вольтера.

** Предисловие к части II тома II "Законодательства Моисея", с. 91. (Он же).

О КЛЕВЕТЕ УОРБУРТОНА15,

НАПРАВЛЕННОЙ ПРОТИВ ЦИЦЕРОНА

ПО ПОВОДУ ВЕРХОВНОГО БОЖЕСТВА

Уорбуртон оклеветал Цицерона и Древний Рим**, а заодно и своих современников. Он дерзко предположил, будто Цицерон произнес в своей речи в защиту Флакка следующие слова: "Недостойно величия империи почитать одного бога. - Majestatem imperil поп decuit ut unus tantum Deus colatur".

Но кто же ему поверит? В речи за Флакка нет об этом ни единого слова, равно как и во всех остальных сочинениях Цицерона. Дело идет там о некоторых притеснениях, в которых обвиняли Флакка, занимавшего должность претора в Малой Азии. Его тайно преследовали иудеи, коими в те времена был наводнен Рим; силой денег они добились для себя привилегий в Риме в то самое время, когда Помпеи вслед за Крассом, взяв Иерусалим, велел повесить их царька Александра, сына Аристобула. В свою защиту Флакк указывал, что в Иерусалим переправлялись золотые и серебряные монеты, а оттуда возвращались поддельные деньги, отчего страдала торговля; поэтому он приказал арестовать золото, незаконно туда поступавшее. Золото это, указывал Цицерон, до сих пор хранится в казне, а потому Флакк действовал столь же бескорыстно, как и Помпеи.

Далее Цицерон в свойственной ему иронической манере заявляет: "Каждая страна имеет свою религию; у нас есть своя. Когда Иерусалим был еще свободен и иудеи были замирены, эти иудеи тем не менее питали ненависть к блеску нашей империи, к достоинству римского имени и к институтам наших предков. Ныне же эта нация более чем когда бы то ни было показала силой своего оружия, какое мнение она должна иметь в отношении Римской империи. Своей доблестью она нам продемонстрировала, насколько дорога она бессмертным богам: она доказала нам это, оказавшись разбитой, рассеянной, обложенной данью. -- Sua cuique civitati religio est; nostra nobis. Stantibus Hierosolymis, pacatisque Judaeis, tamen istorum religio sacrorum, a splen-dore huius imperil, gravitate nominis nostri, majorum institutis abhorrebat: nunc vero hoc magis, quod ilia gens quid de imperio nostro sentiret, ostendit armis: quam cara diis immortalibus esset, docuit, quod est victa, quod elocata, quod servata".