Когда наступали ранние зимние сумерки и последние покупатели покидали «Приют лебедушек», вся компания спускалась вниз на кухню, где их ожидали тепло очага, еда, беседа, вино, сердечное общение. Лучшее время суток, увы, слишком недолгое, ибо семейство Кенубль вскоре отправлялось спать. Несколько лишних минуток, проведенных на кухне, как правило, посвящались легкой физической разминке. Здесь можно было потанцевать под мелодию, что тихо напевала Кэрт; три девушки скользили, кружились и приседали, и тени их плясали на стенах и ставнях. Цераленн не принимала участия в этой забаве, она мерила кухню решительными шагами, и бледное ее лицо казалось розовым в красноватом свете угасающего камина. И вот наступало время идти обратно. Для Элистэ это было всегда мучительно. Каждый вечер ей становилось все труднее заставить себя подняться по лестницам, взойти на ненавистный чердак. В их убежище было так тихо, так тесно – они жили, словно мышки за плинтусом.
Но в тот день, когда народогвардейцы почтили «Приют лебедушек» своим присутствием, она изменила мнение о мышиных норках в лучшую сторону. Гвардейцы явились днем, и все покупатели как по мановению волшебной палочки исчезли из кондитерской. Обыск провели спустя рукава – на улов тут явно никто не рассчитывал. Будь у них хоть сколько-нибудь серьезная информация, они бы потрудились на совесть. А тут отнеслись к своему заданию равнодушно, чуть ли не вяло, уделив основное внимание воздушным пирожным мастера Кенубля, каковые пожирали целыми дюжинами. Впрочем, они удосужились заглянуть во все комнаты, шкафы, конторки, сундуки и выдвижные ящики; спустились в погреб и немного поискали на чердаке, даже, согласно инструкции, открыли стоящий в углу старый шкаф. Фальшивая задняя стенка была на месте, и народогвардейцы ничего не заметили. Они не догадались проверить, нет ли в тесно заставленном шкафу потайной дверцы; но беглянки, укрывшиеся за ней, не могли этого знать. Элистэ казалось, что незваные гости намереваются разнести чердак на куски. Опустившись на колени и прижав ухо к стене, она слышала каждый их шаг, каждый скрип и стон половиц, каждое ворчание и брошенное вполголоса ругательство. Рядом стояли, прислушиваясь, Кэрт и Аврелия. Девушки вцепились друг в дружку, затаив дыхание. Цераленн сидела за столиком, читала «Севооборот по методу Глека» и всем своим видом давала понять, что не обращает внимания на суету за стеной.
Глухой стук, звук удара, проклятье, беспорядочный шум у дверей шкафа, поверхностный осмотр внутри. Казалось, это продолжается целую вечность, словно мгновение, вобрав в себя весь их ужас, остановилось во времени.
Когда голоса раздались совсем рядом, Аврелия от страха вцепилась острыми ногтями в запястье Элистэ. Но вот шаги начали удаляться, голоса сделались тише. Элистэ высвободилась, прокралась к оконцу и выглянула. Через несколько минут народогвардейцы вышли из «Приюта лебедушек» с пустыми руками и отправились дальше в поисках более удачливого места. Элистэ привалилась к стене и минут десять простояла, словно окаменев.
Мышиная норка, несомненно, имела свои достоинства. Во всем Шеррине, пожалуй, не сыскать было второго убежища, столь же бесподобно укрытого и отвечающего своему назначению. Но и самое лучшее убежище оказалось небезопасно, как то со всей очевидностью выяснилось на протяжении ближайших нескольких суток, когда Принц во Пух вспугнул целых трех гнид Нану – двух в кондитерской и одну на кухне. Мороз отнюдь не являлся помехой этим тварям, более того, число их, судя по всему, возрастало. Трех обнаруженных песиком лазутчиц раздавили на месте, но можно было не сомневаться, что в скором времени появятся новые. И долго ли ждать, когда одна из них ускользнет от бдительного Пуха? А это рано или поздно должно было непременно случиться, и уж второй обыск в «Приюте лебедушек» народогвардейцы проведут куда с большей дотошностью.
Образ песочных часов, отсчитывающих оставшееся им время, постоянно преследовал Элистэ. Чувство острой необходимости срочно что-либо предпринять и ощущение собственного бессилия не оставляли ее. Но от нее ровным счетом ничего не зависело. Время шло, и тревога ее росла, унося аппетит и сон. А после того, как по улице Клико проследовал кортеж аж из семи повозок, до отказа набитых осужденными, она вообще перестала спать. Казалось бы, с таким количеством жертв не справиться даже Кокотте с ее отменным пищеварением, но на другой день все повторилось. Кокотта, видимо, пребывала в добром здравии, чего нельзя было сказать об Элистэ: ее терзали тревога, бессонница, и дело наверняка дошло бы до нервного срыва, если бы не поступило известие, что убежище во Мерея наконец обнаружено.
