– Дитя мое, ты ведь будешь меня навещать?

– Конечно. Я вам еще надоем, – пообещала Элистэ с улыбкой.

Кинцу не хотелось, чтобы она или кто бы то ни было жил в его домике, но приглашение погостить было сделано от чистого сердца, и она приняла его не кривя душой.

Дядюшка мельком глянул на Дрефа, и Элистэ невольно поежилась. В минуту слабости она призналась Кинцу в своих чувствах к Дрефу, и если он выдаст ее словом, взглядом или хотя бы жестом, она умрет со стыда.

Боялась она напрасно – ей ли не знать дядюшку! Кинц обнял ее и прижал к сердцу.

– Смелее, дорогая моя, – шепнул он и отпустил ее. – Прощайте, дети мои. Дивное было приключение!

Он забрался в карету, дверца захлопнулась. Приморский дилижанс со скрипом тронулся, держа путь на север.

Элистэ проводила его взглядом, стараясь не разрыдаться. Ей было невыразимо одиноко. Дреф стоял рядом, но с таким же успехом он мог находиться и за сотню миль. Элистэ не верилось, что еще совсем недавно она чувствовала в нем близкую душу. Теперь она даже не представляла, что ему сказать; вероятно, и он испытывал такое же замешательство. Поэтому его слова явились для нее неожиданностью.

– Будете по нему скучать?

– Еще как, – тихо ответила она.

– Да, тяжело вам. Но у меня для вас приятная новость.

Она подняла глаза.

– Мы обнаружили вашу кузину.

– Аврелию! Что с ней?

– Она в добром здравии.

– Где вы ее нашли?

– В «Гробнице», она жила с надзирателем. Сегодня ее доставят к вам в тупик Слепого Кармана.

Аврелию привезли ближе к полудню. Элистэ решила поселить ее в квартирке на втором этаже, которую за несколько часов до того освободил дядюшка Кинц. Согласно древнему обычаю, как единственная старшая родственница, она становилась опекуншей своей юной кузины. Элистэ это отнюдь не радовало. Она не опасалась расходов – перед отъездом дядюшка вручил ей тугой бумажник с банкнотами рекко и обещал выслать деньги по первой просьбе. Куда труднее было выслушивать пустую болтовню Аврелии. Но в конце концов это ее кузина, в известном смысле подруга; связующая нить с добрыми старыми временами… и такая же Возвышенная, как она сама.

Возвышенная? Даже бывшая Возвышенная? Разве запятнавшая себя Аврелия во Рувиньяк не утратила права на этот высокий титул?

Но Аврелия, казалось, не особенно задумывалась на этот счет. Если она и ощущала в глубине души вину и позор, то виду не подавала. Она с искренней радостью бросилась обнимать и целовать Элистэ, нисколько не сомневаясь в такой же сердечности с ее стороны. Аврелии и в голову не пришло, что ей может быть оказан холодный прием.

Она не притворялась – она и вправду оказалась начисто лишена совести. В последующие дни Аврелия часто вспоминала свои похождения, рассказывая о них с простодушной откровенностью, без капли стыда. Причина ее самоуверенности вскоре стала ясна: Аврелия считала кузину равной себе во всех отношениях, а то, что с ними случилось, – очень похожим. В конце концов Элистэ тоже жила с мужчиной, и не с каким-нибудь там, а с выдающимся нирьенистом, депутатом Временной Конституционной Ассамблеи, к тому же, по слухам, красавцем. В последнем Аврелия не могла убедиться, поскольку ни разу его не видела. Создавалось впечатление, что кузина прячет сожителя от чужих глаз. Уж не боится ли, что девушка помоложе его уведет? Ведь сестрице уже целых девятнадцать лет!

Тщетно Элистэ пыталась убедить ее, что они с Дрефом всего лишь живут под одной крышей. Аврелия многозначительно ухмылялась и заговорщически хихикала.

– Он приютил меня из жалости, мне тогда некуда было деться, – настаивала Элистэ.

– Да, сестрица, но теперь-то все изменилось. Ты богата. Если тебе и впрямь Неохота делить квартиру с этим красавцем, почему бы, приличия ради, не перебраться ко мне?

«Потому что выносить твое общество выше моих сил». Вслух же Элистэ мягко заметила:

– Потому что в твоей комнатенке не повернуться.

– Почему в таком случае ты не снимешь отдельную квартиру?

– Нет нужды. Дреф редко появляется здесь. Он тут, можно сказать, и не живет.

– Выходит, он снимает эту квартиру для тебя? Высоко же он тебя ценит, кузина. Можно тебя поздравить.

– Аврелия, не напрашивайся на пощечину.

– Ну, кузина, что я такого сказала? Что тут особенного?

Однако Элистэ была вынуждена признать, что доводы Аврелии отнюдь не беспочвенны. Действительно, почему она не снимет квартиру, раз теперь это ей по средствам? Не потому ли, что переезд оборвал бы еще одну из тоненьких нитей, связующих ее с Дрефом? Она прогнала эту мысль. Оставалось надеяться, что Аврелия потеряет интерес и перестанет заводить разговоры на столь щекотливую тему.

Так оно и случилось. Аврелия не умела долго думать о чем-то одном. Она еще не успела привыкнуть к жизни на воле и постоянно увлекалась то тем, то другим. Первые недели три она каждый день, если не шел дождь, разгуливала по Шеррину – бродила по садам и паркам, заглядывала на рынки и в магазины, сплетничала с купцами и торговками. Праздные эти шатания без сопровождения взрослой компаньонки и без всяких ограничений были, по старым меркам, просто возмутительны. Но Элистэ, хотя и выступала номинальной опекуншей, не могла справиться с шестнадцатилетней девчонкой, которая не желала слушать разумные речи, дулась в ответ на укоры, а угрозы встречала хихиканьем.

В конце концов Элистэ прибегла к мольбам. Аврелия если и почувствовала за собой какую-то вину, однако твердо заявила:

– Кузина, я не такая, как ты. Не могу я сидеть в четырех стенах, словно птичка в клетке! Не хочешь, чтобы я гуляла одна, – ходи со мной.

От такого предложения Элистэ решительно отказалась.

Трудно сказать, к какой новой беде привела бы строптивость Аврелии, если бы эти шатания не начали ей приедаться. Довольно скоро свобода утратила для нее новизну. Аврелии было мало просто разглядывать в витринах дорогих магазинов шарфики, перчатки, ленты и драгоценности – она хотела все это иметь, а прижимистая ее опекунша либо не могла, либо не желала выбрасывать на это деньги. Аврелии наскучило любоваться на заядлых театралов, завсегдатаев кофеен и публику в фаэтонах, которые вновь появились на Кольце у садов Авиллака, – ей хотелось самой быть в их числе. Болтать с рыночными торговками и прочими простолюдинами доставляло ей мало радости – ведь она родилась Возвышенной. Пришел ее час, считала Аврелия, снова занять в мире свое законное положение. Революция на какое-то время сбила ее с наезженного тракта, причинила массу неприятностей и, что совсем непростительно, лишила представления ко двору. Но ведь королевские дворы имелись и в других странах, где живут Возвышенные или равные им по титулу. А поскольку между высокородными голубых кровей существует исконная взаимная симпатия, то заморские аристократы наверняка откроют ей свои объятия – и кошельки в придачу. Аврелия решила пополнить собою круг избранных за морями и бросила всю спою немалую напористость на достижение поставленной цели.