Якушев перешел на советскую службу после длительного саботажа, но, видимо, он начал работать лишь с целью маскировки своей контрреволюционной деятельности. Это ему не удалось. Он арестован. Однако, мы убедились в том, что, несмотря на свои монархические взгляды, он отвергает методы борьбы, которые предлагают его единомышленники. Он отвергает интервенцию и для него, как он заявил, "превыше всего интересы России". Поэтому он осуждает терроризм и шпионаж в пользу Антанты. В то же время он категорически отказывается дать нам откровенные признания относительно МОЦР и назвать хотя бы одно имя...
Мы не должны терять надежды переубедить его, склонить на сторону советской власти. Попытаемся это сделать. Поэтому будем держать его арест втайне. Якушев арестован тотчас по его возвращении из заграничной командировки, в момент, когда он отправлялся в другую командировку, в Иркутск. Ни в Москве, ни за границей об его аресте не знают... Якушев может быть, говоря иносказательно, тем ключом, который откроет нам, чекистам, доступ в МОЦР... Он должен объявить тайную войну своим единомышленникам, войну смертельную... Такая работа требует выдержки, смелости и находчивости. Умело маскируясь, надо глубоко проникать в лагерь врагов, подогревать их недоверие друг к другу, возбуждать взаимные подозрения, вызывать споры. Мы знаем, что происходит за границей: склоки, грызня между белыми эмигрантами. Надо ловко подбрасывать им горючий материал, сеять между ними вражду".
--
{145} По той же советской версии чекистам не сразу удалось склонить Якушева к переходу на их службу. Первым шагом в оказанном на него давлении была очная ставка с арестованной москвичкой, Варварой Николаевной Страшкевич, показавшей на допросе, что до отъезда в заграничную командировку Якушев сказал, что хочет встретиться за границей с ее племянником Ю. А. Артамоновым, которого знал по Лицею.
Якушеву - утверждает Никулин - пришлось сознаться в том, что он получил от Страшкевич записку к Артамонову и встретился в Ревеле не только с ним, но и со служившим в разведке генерала Врангеля Всеволодом Ивановичем Щелгачевым, офицером Лейб-Гвардии Преображенского полка.
Не отрицая встречи, Якушев - сказано в "Мертвой зыби" - сделал слабую попытку опровергнуть обвинение в том, что разговаривал со Щелгачевым и Артамоновым, как представитель существующей в России тайной монархической организации, но вынужден был сознаться в этом, когда допрашивавший его чекист Пиляр показал копию письма, посланного Артамоновым из Ревеля в Берлин князю Ширинскому-Ших-матову.
--
Выдержки из этого письма включены Никулиным в его рассказ о допросе Якушева в О.Г.П.У.:
"Якушев - написал Артамонов - крупный спец. Умен. Знает всех и вся. Наш единомышленник. Он то, что нам нужно. Он утверждает, что его мнение - мнение лучших людей России. Режим большевиков приведет к анархии, дальше - без промежуточных инстанций - к царю. Толчка можно ждать через три-четыре месяца. После падения большевиков спецы станут у власти. Правительство будет создано не из эмигрантов, а из тех, кто в России...
Якушев говорил, что лучшие люди России не только видятся между собой; в стране существует, действует контрреволюционная организация. В то же время впечатление об эмигрантах у него ужасное. "В будущем милости просим в Россию, но импортировать из-за границы правительство невозможно. Эмигранты не знают России. Им надо пожить, приспособиться к новым условиям". Якушев далее сказал: "Монархическая организация из Москвы будет давать директивы организациям на Западе, а не наоборот". Зашел разговор о террористических актах. Якушев по этому поводу заметил: "Они {146} нe нужны. Нужно легальное возвращение эмигрантов в Россию, как можно больше. Офицерам и замешанным в политике обождать. Интервенция иностранная и добровольческая нежелательна. Интервенция не встретит сочувствия". Якушев безусловно с нами. Человек с мировым кругозором. Мимоходом бросил мысль о "советской" монархии. По его мнению, большевизм выветривается. В Якушева можно лезть, как в словарь. На все дает точные ответы. Предлагает реальное установление связи между нами и москвичами. Имен не называл, но, видимо, это люди с авторитетом и там, и у них, и за границей".
--
Пятьдесят лет с лишним спустя, эти впечатления Артамонова от первой встречи с Якушевым не подтверждают, а опровергают советскую версию о подлинном контрреволюционном облике приехавшего в Ревель эмиссара М.О.Ц.Р. Они доказывают, что на свидание с Артамоновым и Щелгачевым Якушев прибыл во всеоружии данной ему чекистами инструкции.
"Мимоходом" - как выразился Артамонов - он оказался предшественником младороссов, связавших в один лозунг несовместимые слова "царь" и "советы". Теперь наследниками Якушева по советской пропаганде в эмигрантской среде могут быть названы московские "Голос Родины", призывающий к возвращению из эмиграции в Россию, и нео-младороссы, проповедующие ставку на "патриотически" и даже "монархически" настроенных коммунистов. Вопреки тому, что написал о нем Никулин, ревельский гость Артамонова и Щелгачева предстает теперь перед нами, как несомненный советский агент, выполнявший данное ему Москвой поручение. Неопытные молодые эмигранты это не поняли.
Когда Артамонов и Ширинский-Шихматов узнали, что посланным из Ревеля в Берлин письмом большевики объясняют возникшую, якобы, в Якушеве ненависть к эмигрантам и его готовность повести против них "смертельную войну", они начали гадать, как могло неосторожное послание попасть в советские руки.
"Одно могу сказать наверно - написал Артамонов после появления "Мертвой зыби" - что злополучное письмо было опущено в почтовый ящик в Берлине".
"Могу тебя заверить - прибавил он позже - что "пропавшая грамота" была послана в Берлин особой почтой и там опущена в почтовый ящик... Можно строить бесконечную {147} массу предположений обо всем этом, но едва ли мы попадем на совсем правильное. Обо всем этом можно говорить без конца, но, во всяком случае, интересно, что провалов не было и никто не погиб... Ты не прав, если думаешь, что Арапов полностью верил Тресту; наоборот, он всегда думал, что они связаны (с О.Г.П.У.), т. к. одно подполье не может работать без связи с другим".
Ширинский-Шихматов был ближе к истине, предполагая, что письмо Артамонова было, до доставки в Берлин, перехвачено в Ревеле. Упомянутая Артамоновым "особая почта" была, вероятно, эстонской дипломатической почтой, а перевозивший ее курьер мог быть тем, состоявшим тогда на службе эстонского министерства иностранных дел тайным коммунистом Романом Бирком, который позже явно перешел на сторону большевиков. Он легко мог снять копию с доверенного ему письма и опустить подлинник в берлинский почтовый ящик.
--
Выдержки из писем Артамонова заимствованы мною из сохранившегося архива покойного князя Ширинского-Шихматова.
В том же архиве есть документ, показывающий, как Артамонов отнесся к разоблачению провокации в Тресте. В посланном из Варшавы 5-го января 1928 года письме он написал:
"Вся та история, которая произошла, чрезвычайно тяжела для меня морально Все это дело очень сложное и запутанное. Нет сомнения, что Трест был связан с Г. П. У. и что многое из разоблачений Касаткина (Опперпута) верно, но дело, думается, вовсе не так просто, как он его изображает. Несомненно, роковую роль во всем этом деле сыграло письмо, которое было послано в Ллойд (Высший Монархический Совет) и в копии очутилось в Г.П.У., из-за чего А. А. (Якушев) и был арестован, как ты наверно хорошо помнишь. Но как это случилось, Оп-т не сказал, хотя я читал все его неопубликованные разоблачения о факте он говорит, но его не объясняет. Нет ли у тебя догадок или предположений по этому поводу? Ведь все отправлялось в те годы на твой адрес... Думаю, что правду мы узнаем только тогда, когда откроются архивы Г.П.У , пока же остается только грязь и ужас". {148} Если нужно еще одно доказательство того, что в апреле 1927 года Опперпут "бежал" в Финляндию по заданию ОГПУ, оно дано этим указанием Артамонова на то, что "беглец" предварил на 38 лет в своих "разоблачениях" рассказ Никулина о попавшем в руки чекистов ревельском письме, но скрыл, как оно стало их достоянием.
