Много лет спустя мне пришлось напомнить ему эту книгу в открытом письме, которым я ответил на его обращенный к эмигрантам призыв примириться с коммунизмом и советчиной. В 1926 году я не мог предположить, что нас когда-либо разделит воздвигнутый этим призывом барьер.

Я не скрыл от Шульгина впечатления от его рукописи. Он ответил 2-го августа 1926 года:

"Глубокоуважаемый Сергей Львович!

Произошло, очевидно, крайне досадное пропадание моего письма, а, вернее, двух писем, потому что, насколько мне помнится, я насчет Марии Димитриевны (его жены) писал Вам два раза. Пишу в третий: ее документы находятся {63} ныне в порядке и визу для нее надлежит хлопотать на фамилию ее мужа. Одновременно, для верности, пишу о том же Юрию Александровичу. От него еще письма не получил до сего числа. Очень рад, что рукопись дошла. Я за нее также начинал тревожиться, но более еще рад, что она "производит сильное впечатление", если Вы, это серьезно, а не от доброты, сердечной. Автору очень трудно судить, всегда кажутся несуразности - то горишь огнем Колумба, увидевшего новый материк, то все кажется пошло-бледным. В конце-концов решаешь: "Как написалось, так и напивалось - выше головы не прыгал и Колумб". На этом рассуждении собираешь силы, чтобы предстать на суд народный. Очень Вам благодарен, что Вы уже ее переслали дальше. Меня очень интересует, как там отнесутся.

Итак, доллары получены и пересланы. Благодарствуйте и на этом. Мне очень хотелось бы, чтобы они послужили той смазкой, которая необходима, чтобы пустить в ход это маленькое предприятие. Но сильно побаиваюсь, что они истратят деньги на жизненные надобности, ибо там, в этом смысле, большой крах или прямо голод. Очень Вам признателен, что Вы заступились перед нашими друзьями за это дело и ходатайствовали за него. Мне кажется, что сравнительно небольшие суммы дали бы ему возможность работать и самоокупаться на первых порах, а затем давать и доход. Но тут нужно помогать вовремя. Подробнее напишу об этом Ю. А. (Артамонову). Пока шлю Вам сердечный привет.

Тутаву Дублеве"

--

Между тем г-жа Т. и ротмистр Ч. не выдержали "прямого голода" и появились в Варшаве, бросив "предприятие" на произвол судьбы. Мне пришлось заняться устройством незадачливого мыловара на частную службу. Это удалось и, несмотря на большую разницу лет, между нами возникли дружеские отношения.

9

Прошло несколько месяцев - 1926 год близился к концу. Неожиданно, 11-го ноября, Шульгин написал мне из Парижа:

{64}

"Глубокоуважаемый Сергей Львович! Одновременно с сим письмом я прошу Ю. А. (Артамонова) познакомить Вас с содержанием моих писем Александру Александровичу (Якушеву) и Антону Антоновичу (оказавшемуся впоследствии советским агентом бывшему прокурору Дорожинскому, сопровождавшему Шульгина по поручению Треста в его поездке по России, и пользовавшемуся в Тресте псевдонимами Марченко и Мещерский). Только соображения выигрыша времени заставляют меня писать им без предварительного, продолжительного и исчерпывающего обсуждения с Вами и с Ю. А. этого вопроса. Ваши в этом смысле знания и опыт незаменимы. Я надеюсь, Вы позволите мне широко пользоваться тем и другим. Другими словами, я напрашиваюсь на совместную работу с Вами, точнее сказать - хочу внести и свою лепту в общее дело. Больше всего мне не хотелось бы, чтобы у Вас хоть на минуту явилась мысль о противуположении или соперничестве наших трудов. Впрочем, откровенно говоря, я серьезно так не думаю, чтобы Вы могли так отнестись, и если пишу Вам это, то немножко из принципа "береженого Бог бережет", а больше, чтобы просить Вас подумать над вопросом, как, соединив наши, усилия, мы могли бы достигнуть наилучшего результата. Я был бы Вам весьма благодарен, если бы с согласия и одобрения Ю. А. написал бы от себя Алек. Алек. в поддержку моего плана и ходатайства. Основную же мысль о необходимости верной информации (о положении России под советской властью) я в значительной степени почерпнул из бесед с Вами, почему Вы не можете не быть мне тут верным союзником.

В ожидании личного с Вами, приятного и плодотворного для дела, сзидания, шлю Вам сердечный привет. О. К.".

--

Это письмо было получено мною в те дни, когда Артамонову предстояла поездка в Париж для встречи с Кутеповым и Якушевым. Я не знал, чем объяснялась необходимость этого совещания, но озабоченность Артамонова показывала, что парижские разговоры вряд ли будут легкими. Он был настолько рассеян, что забыл показать мне, до отсылки в Москву, письма, присланные Шульгиным для Якушева и Дорожинского. Поэтому я не узнал, что именно автор "Трех столиц" {65} предложил М.О.Р., но догадался, что речь шла о распространении "верной информации из России". Шульгин, вероятно, не знал, что Трест этим уже занимается.

Артамонов изредка получал из Москвы статьи для эмигрантских газет и журналов. Они были подписаны псевдонимом - Серов - и казались произведениями верующего православного христианина, несомненного монархиста. Мы отсылали их в Париж, где они были напечатаны "Борьбой за Россию" и "Отечеством".

Сохранилась в памяти одна - посещение автором превращенного большевиками в музей Александровского дворца в Царском Селе. Описание комнат убиенной Царской Семьи и сохранившихся в них вещей и фотографий так убедительно говорило о преклонении перед памятью жертв Екатеринбургского преступления, что я до сих пор не могу ответить на вопрос, было ли оно написано чекистом в антисоветской маске или вовлеченным в М.О.Р. действительным противником революции.

Недавно я узнал, что в начале своего существования Трест пытался протолкнуть эмигрантскими руками во французскую печать нужную Москве дезинформацию.

--

Вторично мне пришлось стать временным резидентом М.О.Р. и Кутеповской организации в Варшаве в ноябре 1926 года, во время упомянутой парижской встречи Артамонова с Кутеповым и Якушевым.

Именно тогда Трест вернул через меня Шульгину вторую, ранее мне неизвестную, часть "Трех столиц". Полученное мною сопроводительное письмо показывает соблюдавшуюся М.О.Р. в переписке канцелярскую аккуратность, которая - будь мы опытнее - должна была вызвать удивление и недоверие.

Написанное 27-го ноября, это письмо помечено № 43, вероятно как продолжение более ранних, адресованных Артамонову. В нем было сказано:

"Глубокоуваясаемый Сергей Львович, прилагаемую при сем рукопись и две газетные вырезки просьба переслать В. В. Лежневу (Шульгину). Касаткин (псевдоним называвшего себя в Москве Стаунигом чекиста Опперпута) просит передать Вам, что Ваша очередная почта нами пока не получена. {66} Пользуясь случаем, прошу принять уверения, в моем глубоком уважении.

С. Мещерский".

Без задержки, не прочитав, я отослал рукопись в Париж. Шульгин откликнулся немедленно, написав 5-го декабря:

"Глубокоуважаемый, Сергей Львович!

Рукопись получена, позвольте Вас очень поблагодарить. Ваше письмо также получено. Выдержки газетные в нем также. Так как исправлений (в тексте рукописи), кажется, почти нет, то, вероятно, появление книги не за горами, ибо первая часть уже набрана и издатель стенает о второй. Сегодня завтракал с приезжими (Якушевым и Артамоновым). В среду буду иметь конференцию с Ю. А. по разным техническим вопросам.

Письмо В. С. (ротмистра Ч.) не откажите прислать сюда, ибо выяснилось, что я в Польшу не могу ехать. Очень об этом сожалею по причинам Вам, конечно, ясным, но надеюсь недостаток живого общения возместить регулярными письменными сношениями. Подробности сообщит Вам Ю. А., с которым мы, надеюсь, договоримся, считая, однако, что невидимо Вы присутствуете при нашем разговоре.

С превеликим огорчением, что личное свидание, о котором пишет В. С; не состоится, прошу принять мой сердечный привет. В. В.".

--

В январе 1927 года Шульгин сообщил Артамонову, что должен рассчитаться с Антоном Антоновичем (Дорожинским) за расходы, понесенные им во время поездки по России. Он прибавил, что ему легче всего перевести деньги мне, как варшавскому корреспонденту "Возрождения".