Момент для серьезного разговора с Анной Штейн был неудачным. Мало того, что Лобов сам не был готов к нему, любое упоминание о беременности обязательно напомнит о погибшем муже, что способно вызвать нежелательную реакцию, и тогда повторно поговорить с ней не удастся. Харрис и Штейн ушли, а Лобов остался один (не считая мертвеца и двоих покалеченных космонавтов), внезапно охваченный недоумением - откуда Харрису известно о беременности? Когда и как он успел ее обследовать? Хотя Харрис - врач и она, в конце концов, сама могла сказать ему об этом, беспокоясь о своем будущем ребенке. Мысль, со вчерашнего дня засевшая в голове, в этот момент окончательно сформировалась. Пропуская длинные логические цепочки и умозаключения, Лобов знал, что делать дальше. Это было подобно тому, как опытный шахматист в трудной позиции находит верное продолжение без расчета вариантов. Себе он оставил лазейку, если плод не имеет аномалий, то он станет на сторону Анны Штейн, но и без всякой аргументации он понимал, что ребенок должен родиться. От этих мыслей его отвлекли два техника, присланные Харрисом забрать труп Узунашвили.
Глава 4.
Лобов проклинал себя за то, что пошел на совместное собрание персонала станции и экипажа звездолета. Можно было придумать срочную работу или найти какую-нибудь отговорку, чтобы не присутствовать в конференц-зале и не выслушивать нудных речей. Первым взял слово Командор. Грубоватый с подчиненными, решительный в критические минуты, он совершенно не умел говорить перед большой аудиторией. Лобов быстро утратил интерес к речи и перестал воспринимать ее содержание, от скуки считая, сколько раз Командор употребит слово "значит". Это слово было его любимым, им он заполнял паузы и связывал разрозненные мысли. За сорок минут он сказал это слово, по подсчетам Лобова, двести двадцать раз или около того, так как Лобов несколько раз сбивался со счета. Пока Фейлак обсуждал высокие понятия взаимовыручки и профессиональной этики, зал его не слушал. Когда же он стал говорить об аварии и возможной опасности для станции, Лобов почувствовал нарастающее возмущение. Он прекрасно понимал, еще во время аварии, как и большая часть технического персонала станции, чем она грозит. Hо почему Командор заговорил об этом сейчас, когда опасность миновала? Он что, не надеялся на свой экипаж, боялся, что персонал взбунтуется и откажет звездолету в выходе из гиперпространства? Лобов еще не решил, обижаться по этому поводу или смириться, как Фейлак заговорил о всеобщей благодарности персонала станции Оскару Штейну и стал выражать соболезнование его жене. Анна сидела так, что Лобов мог ее видеть и, естественно, посмотрел на нее. По всему было видно, что она едва сдерживает слезы. Лобов осозновал, что Командору самому не удобно. Его голос потерял силу, он просто не знал, что сказать вдове и прекрасно понимал, что никакие утешения не помогут. "Зачем устраивать панихиду, - подумал Лобов и удивился, что употребил, не зная к месту или нет, древнее выражение слышанное ещё от деда, зачем мучить несчастную женщину, да еще публично?" Часть его уважения и почтения к Командору безвозвратно была потеряна.
Потом выступал навигатор "Искателя" - Клаус Хорей. Он подробно описывал все исследованные звездные системы, особенно много времени уделил Аркадии - открытие такой планеты следует считать большой удачей. Хорей демонстрировал фильм, в первых кадрах которого планета постепенно приближалась к камере. Из космоса Аркадия выглядела зеленовато-бурым шаром. По мере приближения становились видны подробности ее строения. Один материк, вытянутый вдоль оси вращения, один океан грязно-зеленого цвета. Камера продолжала облет планеты. Когда она достигла материка, изображение увеличилось. Стали видны обширные равнины, покрытые оранжеватой растительностью, и большие стада животных, подымающие клубы пыли. Долины перерезали реки, бурые от ила и глины, редкие горы в большинстве своем выветрены и пологи. Когда камера переместилась к полюсу, травянистые равнины сменились пространством, укрытым снегом.
Аркадия вращается вокруг оранжевого карлика за сто пятнадцать земных суток. Период обращения вокруг оси - восемнадцать часов. Hаклон оси вращения достаточно велик - сорок два градуса. Все это создает короткие и резко выраженные сезоны. Местные животные ведут исключительно стадный образ жизни и приспособлены к длительным переходам в поисках пищи. При похолодании и выпадении снега большая часть видов устремляется к экватору, делая стремительные переходы по несколько сот километров в день. Плотоядные устремляются за стадами травоядных. Те виды, которые остаются зимовать, приспособлены добывать корм из-под снега, длительное время голодать и переносить суровые морозы. Только близь экватора поддерживаются оптимальные условия для жизни. Состав атмосферы подобен земной, и можно свободно дышать местным воздухом, что дает надежду на колонизацию планеты.
Хорея слушали, не перебивая. Лобову очень понравились планета и ее животные - длинноногие, покрытые густой шерстью. Hа кадрах можно было видеть, как космонавты свободно ходят среди таких животных, гладят их, ощупывают, измеряют, а те доверчиво и безропотно подчиняются человеку. Даже стая хищников с длинными когтями и острыми зубами, не проявив агрессии, довольно равнодушно позволив осмотреть себя.
Затем навигатор звездолета перешел к рассказу об аварии. В двух словах он обрисовал сложившуюся обстановку на "Иска
теле", дал характеристику проведенным спасательным работам,
но говорил он как-то сухо, словно сам не был участником описываемых событий, даже о себе самом он упоминал в третьем лице. Общие потери составили три человека. Один погиб еще на звездолете и его тело не смогли забрать, капитан остался добровольно, чтобы увести звездолет в гиперпространство, третий космонавт умер от ожогов уже на станции. Еще двое находятся в тяжелом состоянии. В конце своей речи навигатор предложил почтить память погибших минутой молчания. Лобов видел, как плачет Анна Штейн, и решил прекратить эту пытку. Он молча подошел к ней, взял за локоть и вывел из конференц-зала. Hикто не стал ему препятствовать, наоборот, все сочувственно расступались перед ними, давая дорогу.
