Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Но ты же достоин большего!

- Пойди объяви это всем отлетающим, - сказал он, усмехаясь. - Они скажут: "Мы тоже достойны большего!" Я, ты, он, она, оно - все мы достойны большего.

- А как примерно выглядит то, что ты делаешь?

- Ну, если я скажу... Что ты из этого поймешь?

- Почему же нет? - она шутливо обиделась. - Мы с тобой оба заняты не тем, чему учились. Но и я ведь была когда-то не чужда...

- Танька! - взмолился он. - Давай о чем-нибудь другом...

Репродуктор на вышке звучно всхрапнул и объявил металлическим контральто посадку на Иркутск.

- Это нам, - вздохнула она.

"Скоро все кончится, - подумал он. - Еще несколько минут, и все кончится".

- Вот, Алеша... Вот я и улетаю от тебя.

- Что же мне пожелать тебе?

Те трое вышли из вокзала, со сдвинутыми на затылок ушанками. Они были оживлены и бросали окурки в снег, присыпанный песком и шлаком. Дежурная смотрела на них осуждающе, но почему-то не решалась сделать замечание.

- Танечка, мы пошли! - крикнул Борис. Он встретился глазами с Алешей и приложил два пальца к меху ушанки. - Надеюсь, вы не надолго ее задержите?

- Да нет, - ответил Алеша. - Надолго у меня не выйдет.

- Будьте здоровы, - сказал Борис.

-- И вы тоже, - ответил Алеша.

Он смотрел, не отрываясь, в затылок, аккуратно укутанный пушистым шарфом. Но это был один из тех затылков, которые не чувствуют взгляда.

- Что же ты пожелаешь мне? - спросила она. - Впрочем, это я должна тебе пожелать. Это я тебя оставляю - таким, какой ты есть.

Она уже вся была там, с ними, у трапа, только ее теплая рука, теплая даже сквозь перчатку, случайно задержалась в его ладони. Поняв, что еще минута и они навсегда расстанутся, думая только об этом и больше ни о чем, он притянул ее к себе и зарылся обветренным, одеревеневшим лицом в ее волосы. Он услышал знакомый запах этих волос, и на короткий миг ему представилось, как бы они сейчас вместе, вдвоем, вернулись к нему в Шереметьевку, но тут же он понял, что этого быть не могло никак, никогда, об этом и мечтать запретно, и сжал ее в объятиях. За спиною его с грохотом упали лыжи. Она отпрянула, но он держал крепко и поцеловал в губы - поцелуем старинного друга, очень, очень старинного. По крайней мере, он хотел бы, чтоб так это выглядело со стороны. И чтобы она это так и поняла.

- Алешка! - закричала она шепотом. - Ты подумал обо мне?

- Я только о тебе и думаю. Просто, хотел ему показать, что ты тоже достойна большего.

- Но тебе же дела нет до наших с ним..!

- Не кричи, - попросил он тихо. - Есть же хороший выход. Очень старый и вечно юный. Дать по морде. Но только это нужно делать сразу.

Она уперлась руками ему в грудь, но он уже отпустил ее, почувствовав, как безнадежно упало сердце. Она быстро поправила сбившиеся волосы, глубоко вздохнув и кривя губы, как от боли. Он хотел найти ее некрасивой, неловкой, но это слишком ранило самолюбие. Он слишком привык считать ее самой лучшей. Она и теперь была самой лучшей - все это время, пока он ее обнимал, ни разу не посмотрела в сторону самолета. Даже безотчетного движения не сделала.

- Пойми, дурачок, - сказала она, касаясь его руки. - Все можно изменить, даже вот сейчас, в последнюю минуту.

Но если б ты хоть слово мне дал... Что не будешь мальчишкой, не знающим жизни и никого не желающим слушать. Ведь я тебе добра желаю!

Вдруг стало печально и пусто в душе. Он пытался убедить себя, что всего, что было у них, не могло быть у других, но в это сейчас слабо верилось. Единственное, что знал он наверняка, - что жалеют и в том, и в другом случае: и когда было впрямь, и когда могло быть, но не состоялось.

- Пойдем, - сказал он. И, наклонясь, подобрал лыжи. - Тебе пора.

- И ты так ничего мне не скажешь?

- Все то же.

Несколько секунд она молчала. У нее задрожали ноздри и влажно заблестели глаза.

- Не думай, я не заплачу.

- Я знаю, - сказал он мягко. - Я тебя за это уважаю.

Молча они прошли эти несколько шагов, мимо толпы провожающих, милиции, носильщиков, дежурных, которые расплывались в его глазах движущимися пятнами. У выхода на поле она спросила:

- Ты напишешь мне? На почтамт.

- Обязательно, - ответил он твердо. Так же твердо он знал, что никогда этого не сделает. - И ты мне напиши. Смотри, уже пора. Сейчас уберут трап.

Он смотрел, как она идет - одна по опустевшему полю. Так идут, ожидая пули в затылок или страстной мольбы вернуться. Ему показалось странным, что в его власти сделать так, чтобы тяжелый лайнер прыгнул в морозное небо без нее. Он подумал, что все может случиться, все эти игры с небом - бесконечная лотерея с несколькими несчастливыми билетами, и он век себе не простит. Но тут же он высмеял себя: "Ничего-то от тебя не зависело. Кто хочет остаться, тот остается и никаких обещаний не требует..."

У трапа она обернулась и помахала рукой. Он знал, что она близорука, и все же помахал в ответ. Трап отвезли, и стали вращаться лопасти одного из двигателей. Вскоре они стали неразличимы по отдельности, слились в один сверкающий диск, и воздух под крылом задрожал, взвилась снежная пыль. Тогда начал раскрутку второй двигатель.

Алеша вышел на площадь и стал на лыжи. Он хотел добраться до леса раньше, чем самолет успеет взлететь. Он бежал, стараясь дышать ртом, чтобы не так сжимало горло, и несколько раз останавливался поесть снега, чтоб проглотить тяжелый комок. И он не успел добраться до леса. Он увидел, как движется смерч пыли по взлетной полосе, и из сверкающей пыли взмыла гигантская серебристая птица. Она дождалась своего и теперь торжествующе, трубно, утробно ревела, медленно поджимая уже ей не нужные слабые ноги.

Одинокий лыжник бежал через поле, и над ним, над самой его головой, пронесся огромный лайнер, оглушив его и накрыв крестообразной лиловой тенью. Лыжник поднял голову и увидел длинный ряд круглых окошек вдоль фюзеляжа. "Она смотрит, - подумал он. - И должно быть, кажусь я ей тараканом, ползущим по листу ватмана. А пожалуй, так ей легче прощаться".

У леса он остановился и вытер рукавом мокрое лицо. Лесная тишина успокоила его. Лыжня была синей перед закатом, а по бровкам ее лежали теплые оранжевые блики. Он взглянул на солнце, висевшее низко в зеленом небе, и, свернув, побежал кратчайшим путем, который привел его к маленькому кладбищу, притаившемуся неподалеку от поселка, в тени развесистых тяжелых крон. На трех крайних могилах стояли пирамидки с привинченными наискось пропеллерами. Под ними приклепаны были фотографии на фарфоровых щитках; три молодых лица сияли белозубыми улыбками в лицо Алеше. Глядя на эти лица, хотелось сказать себе: "Спеши!" - и расхолаживающе думалось все о той же лотерее с несчастливыми билетами.

"До лета надо хоть половину сделать, - сказал он себе. - А там перерыв: что-нибудь грузить, таскать ящики. Главное, чтоб голова была свободна. И ничего больше! Ну, лыжи зимой, без этого не обойтись".

Он стоял на верху длинного и прямого спуска и думал о том, как вернется в Шереметьевку и одуревшая от скуки собака бросится с бешеным лаем на забор, а в окнах приподнимутся занавески, а потом надо будет готовить суп из концентрата - один брикет на четыре тарелки. И поспать немного, чтоб было второе утро и легче работалось заполночь.

И день этот будет так же похож на вчерашний, как и на завтрашний.

Лыжник сильно и далеко оттолкнулся палками и помчался по склону вниз. Где-то на середине его он понял, что все сегодняшнее останется в нем как выбор, которым всегда он будет гордиться - и всегда жалеть о нем. И, круто повернув внизу, подняв фонтан радужной пыли, исчез в этой пыли, за поворотом, в деревьях.

1960

3
{"b":"44765","o":1}