- Но ведь и чайник остывает тоже.
- Конечно. Но зато в чайнике больше кипятка, значит, больше его теплоемкость, значит, больше сохраняется тепла, поэтому второй стакан горячее.
- Так ведь поначалу в чайнике было на стакан больше и кипяток был горячее, выходит, что первому стакану досталось больше тепла. Конечно, он горячее.
- Подумай, глупый. Пока ты наливал, стакан был холодный, он забрал тепло и стал менее горячим, чем чайник, то есть он холоднее.
- Я не глупый, я просто хочу понять. С другой стороны, второй стакан был такой же холодный, как и первый...
Все доводы были давно уже исчерпаны, оставалась убежденность в своей правоте. Алик твердо стоял на своем, Лева - на своем.
Мне надоело слушать эту схоластику, и я решил подбросить им задачку посложнее. Так, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь:
- Тихо, ребята, а вот если Москва опустеет, то за сколько лет она зарастет?
- Так, чтобы совсем не было видно, что здесь был город? - спросил Алик.
- Да. С высотными зданиями.
- Очень долго, - высказал свое мнение Паша.
- Сотни лет, - неуверенно протянул Лева.
- Это можно легко подсчитать, - загорелся Алик.
- Вот и займись, - я двинулся вниз по лестнице.
По пути я вспомнил, что меня еще вчера просил зайти председатель профкома Виктор Горобец, и поднялся к нему на четвертый этаж.
- Заходи, дорогой, - засветился радушной улыбкой Горобец, увидев меня. - А впрочем, давай-ка выйдем, пошепчемся.
В коридоре Горобец отыскал уголок потемнее.
- Как здоровье? - преувеличенно внимательно вглядываясь мне в глаза, спросил он. - Не кашляешь?
- Пока не жалуюсь.
Не люблю я этой привычки у людей - в разговоре класть руку на плечо, держать за лацкан, трогать, касаться, теребить, подталкивать локтем.
- Это прекрасно, просто прекрасно, - заулыбался Горобец и погладил меня по руке. - Я ведь что хотел? Порадовать тебя.
Он вытащил из верхнего кармана моего пиджака проездной билет, внимательно рассмотрел его, будто видел в первый раз в жизни, и снова сунул на место.
- Ходили мы на днях в райисполком, советовались, поздравляю - сказали, что дадут, тебе обязательно дадут. Без сомнений. Так что, вот какие дела, дорогой.
- Спасибо, Виктор. И вправду порадовал. - Я тут же подумал о Наташе, какой же это будет отличный подарок к нашей свадьбе, когда она выпишется. - С меня причитается.
- О чем ты? - засмущался Горобец. - Это наша обязанность, стоять на страже интересов... Правда, с отдельной квартирой не получается, ну, ничего страшного, получишь комнату с подселением... Разве плохо комната?
- Как комната? - обмер я, холодея от ощущения, что происходит что-то нехорошее. - Я же на однокомнатную квартиру заявление подавал.
- На всех пока не хватает, не построили еще, понимать надо, - объяснил мне тоном райисполкомовского работника Горобец.
Он даже руки убрал за спину, но не удержался, опять схватил меня за пуговицу пиджака.
- А что делать? - вздохнул он шумно. - Хочешь квартиру, нужно, чтобы у тебя была открытая форма туберкулеза, так нам объяснили. Или справку сочини такую, у тебя нет возможности?
- Нет, - тихо ответил я.
- Жаль. А так ты не опасен для окружающих. Поэтому не полагается. Сам видишь - куда не кинь, везде клин. Вот я тебя и позвал, чтобы ты заявление переписал.
- Что же издательство за своего сотрудника и походатайствовать не может? - с надеждой спросил я.
Горобец опять отдернул руки.
- Ну, конечно же, а как же, обязательно. Мы просили, прямо на коленях умоляли. И за тебя тоже. Думаешь, ты один у нас? Как мы можем , спрашивают у нас, доверять вашей организации, если мы столько анонимок получаем?.. Пишут и пишут, совести нет никакой... Вот ты случайно не знаешь, кто пишет?
- Откуда? - буркнул я.
- Впрочем, нам объяснили, что пишут всегда. Это обычное явление, вопрос в том, сколько и куда.
Я молчал. Приходишь на работу, встречаешься с людьми, делаешь с ними одно дело, ездишь с ними в колхоз на картошку, иногда делишься сокровенным, выпускаешь стенгазету, готовишь самодеятельность, сидишь на собраниях - а кто-то из них, вернувшись домой, садится за стол, берет ручку левой рукой, или как там они еще делают, и пишет гадости про тебя или звонит голосом доброжелателя Тамаре. И ты не знаешь кто. А в самом деле кто?.. Лика?.. Ян?.. Светка Ветлугина?.. А может, сам Горобец?..
Горобец, подобравшись, ждал. Потом встрепенулся:
- Ну, что ты с заявлением решил?
- А ничего, - хмуро ответил я. - Пусть пока в таком виде полежит. Бумажка и есть бумажка.
- Не скажи, - хитро улыбаясь, протянул Горобец. - Впрочем, воля твоя. Время пока терпит, но учти, что в твоем распоряжении месяц, самое большее месяц.
Месяц, подумал я тупо... Значит, за месяц я должен или достать справку о том, что я болен открытой формой... или заболеть в открытой форме... или успеть оформить брак с Наташей... но она же в больнице... и еще развод...
- И вот еще что, - Горобец опять полез за моим проездным билетом, но не стал его вытаскивать, а как бы удостоверился, что он на месте. - При распределении жилплощади обязательно будут учитывать твое общественное лицо. У тебя какие-нибудь поручения есть?
- Побойся бога, Виктор, я же весь отчетно-выборный период в больнице валялся. А там пока нет ни профсоюза чахоточных, ни ДОСААФ.
- Жаль, что нет, надо бы. Ведь что получается? Получается, что ты как бы напрочь отделился от коллектива, выключился. А что мы теперь в твоей характеристике напишем? То-то и оно.
Горобец задумался. Но не надолго.
- Я все рассчитал, как помочь тебе. Выход есть, не унывай... Выход всегда есть... Короче, сам знаешь, выборы скоро, так я тебя в агитаторы записал, по квартирам походишь, избирателей по отмечаешь, кто имеется в наличии, кто убыл. Да, конечно, в день выборов на участке подежуришь. Понятно?
- Договорились, - согласился я.
- Вот и ладушки, - опять засиял улыбкой Горобец. - Чуешь, какая работа у меня вредная? Молоко выдавать надо.
- Причем, не порошковое, а натуральное, - поддержал я его и, как бы машинально, полез в верхний карман Горобцовского пиджака.
Он тут же плавно перехватил и отвел мою руку:
- Во-во. Кстати, Ян твой во главе агитколлектива назначен. Он тебе все и расскажет.
Я медленно спустился по лестнице на четыре марша, но в редакцию не пошел... Что же теперь делать-то?.. Какая нелепость!.. Наташа вот уже полтора года не живет с мужем, а считается его женой... А если бы дом сдавали год назад, то я бы получил отдельную квартиру... Может, выйти, не одеваясь, в мартовскую стужу и ждать до озноба, пока не полыхнет горячка?..
Окстись, Валерий! Но как хотелось зажить с Наташей отдельным домом...
Жизнь показалась мне совсем бессмысленной, когда мимо меня прошлепал Вова, наш издательский курьер, рослый дебил с вечно разинутым ртом и расстегнутой ширинкой. Деловито перебирая какие-то пакеты и озабоченно хмуря белесые бровки, он сердито бормотал себе под нос:
- Понабрали идиотов...
Глава девятнадцатая
--===Свое время===-
Глава девятнадцатая
Еще в старину отличали в белокаменной столице нашей, Москве-матушке, друг от друга сорок сороков церквей - "Спас за золотой решеткой", "Иоан-Богослов, что под вязами", "Никола на песках", так и угловой продовольственный магазин с кафетерием живущие поблизости москвичи и сотрудники нашего издательства называли "магазином на ступеньках". Я зашел в него после работы, отстоял мерно двигающуюся очередь, перекусил за высоким столиком стаканом кофе с булочкой и поехал к Наташе.
Далеко не все электропоезда останавливались на платформе, где располагался институт с клиникой, в которой лежала Наташа, поэтому по вечерам мне из-за железнодорожного расписания приходилось выбирать: или я не успевал забежать в кафетерий и оставался голодным, или я приезжал слишком поздно, прямо перед Наташиным ужином, и мы успевали повидаться с ней совсем ненадолго, или приходилось ехать в электричке "зайцем" три остановки, поскольку не оставалось времени купить билет. Хотя, какая там сытость от стакана магазинного кофе с булкой, но я предпочитал быть сытым "зайцем", тем более, что сумма одного штрафа за безбилетный проезд составляла как раз десять таких поездок, а ревизоры по вагонам чаще не ходили.