Теперь маленький рельсовый путь приговорен к смерти и, возможно в следующем году, приговор будет приведен в исполнение. Нет больше зала ожидания и негде спрятаться от порывистого ветра и хлещущего дождя.

Это современный перрон.

Свистящий поезд вздрогнул у платформы и выбросил столб дыма.

Он был грязный, длиной в четыре вагона, без всякой тени охранника или кондуктора. Без всякой тени водителя, кроме сложенной газеты "Sun" у окна головного вагона. Внутри горячий запах тормозов и насыщенный запах моторного масла, которое в сговоре с невыметенным полом создают знакомую железнодорожную тошнотворность. Я сразу чувствую себя как дома и усаживаюсь смотреть пейзаж в окне сквозь впечатляющую завесу пыли.

В вакууме все фотоны передвигаются с одинаковой скоростью. Их движение замедляется если они проходят через воздух или воду. Фотоны разных энергий замедляют движение с разной скоростью.

Если бы Толстой это знал, мог бы он признать ужасную ошибку, допущенную в самом начале Анны Карениной: "Все счастливые семьи счастливы одинаково. Все несчастные семьи несчастливы по-своему". На самом деле все наоборот. Счастье очень специфично. Несчастье - это обобщенное понятие. Обычно люди точно знают почему они счастливы. Очень редко они знают почему они несчастны.

Несчастье - это вакуум. Пространство без воздуха, задушенное мертвое место - цитадель несчастья. Несчастье - это многоквартирный блок с комнатами-клетушками - сиди на своем собственном помете, лежи на своих собственных нечистотах. Несчастье - это дорога без поворотов, без остановок, Отправляйся по ней, подталкиваемый теми кто сзади, отпихиваемый теми, кто впереди. Отправляйся по ней на бешенной скорости, хотя дни мумифицированы свинцом. Стоит только начать и дальше все происходит очень быстро - нет якоря из реального мира, который может придержать тебя, нет ничего за что можно ухватиться. Несчастье вытаскивает скрепки жизни, оставляя тебя в свободном падении. Каким бы то ни был твой личный ад, ты найдешь миллионы подобных тебе в Несчастье. Это город, в котором сбываются все кошмары всех людей.

В вагоне поезда, за толстым стеклом я испытываю уютную защищенность от ответственности. Я знаю, что я убегаю, но мое сердце стало стерильной зоной, где ничего уже не может произростать. Я не хочу вставать перед фактами, придавать им форму, смотреть им в лицо. В выкачанном, иссохшем русле моего сердца, я учусь жить без кислорода. Может быть я полюблю это из какого-то мазохистского удовольствия. Меня затянуло слишком глубоко, чтобы можно было принимать какие-либо решения, и это приносит определенную легкомысленную свободу. Хождение по луне, где нет гравитации. Мертвые души в сплоченной шеренге - скафандры чересчур громоздкие для прикосновений, шлемы слишком толстые для того, чтобы говорить. Миллионы несчастных, двигающихся во времени без надежды. В Несчастье нет часов, только бесконечное тиканье.

Поезд задерживается и мы сидим на железнодорожном пути, где раздается только хруст вечерних газет и усталые обороты колес локомотива. Ничто не вторгнется в эту инертную бесприютную картину. Я сижу с ногами на скамье с грязной обивкой. Человек, через два сиденья от меня, храпит во сне. Мы не можем входить, не можем выходить. Что это значит?

Почему бы не расслабиться в этом перегретом застоявшемся воздухе? В ЭКСТРЕННОМ СЛУЧАЕ РАЗБЕЙТЕ СТЕКЛО. Это экстренный случай, но я не в состоянии поднять свою руку достаточно высоко, чтобы пробить себе выход. У меня не хватает сил бить тревогу. Мне хочется стать сильней и выше, выпрыгнуть из окна, стряхнуть осколки со своих рукавов и сказать: "То было вчера, а это сегодня". Я хочу принять все, сделанное мной, и отпустить. Я не могу отпустить, потому что Луиза может быть все еще находится на другом конце веревки.

Маленький вокзал в деревне ведет прямиком к маленькой дорожке и дальше, через поля, заросшие зимней пшеницей. Здесь никогда не бывает контролера, есть только лампа, мощностью в 40 ватт и надпись "СЮДА". Спасибо за этот маленький совет.

Тропинка усеяна угольным мусором, который пронзительно скрипит под ногами. На обуви останутся пятна от угля и хлопья белого пепла, но это лучше чем грязь в дождливую ночь. Сегодня ночью нет дождя. Небо ясное и твердое ни облачка, только звезды и пьяная луна раскачивающаяся на своей спине. Цепочка вязов, стоящих за изгородью, уводит тебя от предметов, сделанных руками человека в глухую местность, где земля пригодна только для овец. Я слышу овец, жующих траву, невидимых за зарослями травы, густой, как шкура животного. Осторожно, держись правой стороны, здесь есть канава.

Такой поздней ночью можно было взять такси вместо того, чтобы идти шесть миль пешком и без фонарика. Но внезапная пощечина холода, этот шок в моих легких, погнали меня вдоль по угольной тропинке, прочь от паба и от телефона. Я перекидываю сумку за спину и отправляюсь туда, где видны очертания холма. Вверх и дальше. Пять километров вверх, пять километров вниз. Однажды мы шли всю ночь - Луиза и я, выходили из темноты как из туннеля. Мы вступили в утро, утро ожидало нас, оно уже достигло совершенства - солнце стояло высоко над плоской равниной. Обернувшись назад, мне показалось, что темнота все еще там, где мы оставили ее. Мне не верилось, что она может пойти за нами.

Я пробиваюсь сквозь стадо пасущихся коров - копыта животных облеплены грязью. мои собственные ноги в липких комьях. Я не предвижу здесь половодья - покатые склоны холма служат водостоком для переполнившихся родников. Дождь на высушенной земле, после засушливого лета, не доходит через почву до водоносных слоев, только до источников, которые питают их. Они выплескиваются пенистыми потоками, чтобы найти покой в мягких днищах луж, по которым бредет скот в поисках длинной травы. Мне повезло, что луна отражалась в воде, выискивала дорогу для меня, хоть и грязную, но не мокрую. Мои городские туфли и тонкие носки долго не продержались. Мое длинное пальто скоро запачкалось.

Коровы припасли для меня свои скептические взгляды, которыми животные обычно осматривают людей в сельской местности. Мы выглядим так глупо, совсем не похожи на часть природы. Выскочки, вмешивающиеся в строгую экономию ловца и добычи. Животные знают что к чему, пока не встретят нас. Ну хорошо, сегодня коровы смеются последними. Их мирное жевание, их простые тела, чернеющие на фоне холма, насмехаются над качающейся фигурой с тяжелой сумкой, которая ковыляет мимо них. Тпру! Верните назад этот огузок. Со своей вегетарианской колокольни я даже не могу раздумывать о мести. "Ты можешь убить корову?" Это игра, в которую я иногда играю с собой. Кого я могу убить? Из всего, перечисленного в уме, я останавливаюсь на утке, и потом я вижу одну в пруду, бесшабашно крякающую, ныряющую кверху задом - желтые перепончатые лапы бьют по коричневой воде.