Церковь, что недалеко от моего дома - это работающая модель, не музей. Поэтому я выбираю вечернюю молитву и начищаю свою обувь. Мне бы следовало знать, что не все так просто.
Частично здание относилось к XIII веку, с григорианскими и викторианскими достройками. Она была сделана из прочного камня, который казалось органично вырастает из самой земли. Взращенная, а не построенная. Битва по своему цвету и по сути. Битва за высечение ее из камня и придания ей формы, славящей Господа. Она была массивная, черная как земля и вызывающая. По архитраву низкой входной двери была протянута пластиковая лента с надписью "ИИСУС ЛЮБИТ ТЕБЯ".
"Приходится идти в ногу со временем" - говорю я себе, слегка смутившись.
Я вхожу вовнутрь, прохожу по выложенному керамической плиткой полу. Характерный церковный холод, который не способны преодолеть ни газовые горелки ни пальто. После дневной жары он ощущается как рука Бога. Я сажусь в темную нишу для молитв, с изображением дерева на двери, и открываю свой молитвенник. Здесь нет никого. А потом раздаются звуки тамбуринов. Это были серьезные тамбурины, размером с басовые барабаны и с гордо развевающимися ленточками, как на Майском дереве, обитые клепками по окружности, как ошейник питбулла, Один из них проходит по ряду, мимо меня, сверкнув клепками у моего уха. "Воздай хвалу Господу" - говорит несущий его, отчаянно пытающийся совладать с ним.
"Новая овца в нашем стаде".
Потом это однородное сборище, за исключением меня, начинает петь тексты из библии, и разнородные выкрики как попало накладываются на мелодию. Волшебный орган стоит закрытым и пыльным, зато у нас есть аккордеон и две гитары. Я по-настоящему хочу выйти, но входную дверь заслоняет дородный, сияющий фермер, который похоже может рассвирепеть, если я попытаюсь сбежать до того, как начнется сбор пожертвований.
"Иисус преодолеет тебя" - выкрикивает священник. ( Бог - занимается реслингом?) "Иисус овладеет тобой!" ( Бог - насильник?) "Иисус становится все сильней и сильней!" (Бог культурист?) "Отдай себя в руки Иисуса, и ты будешь возвращен с процентами".
Я могу принять идею о многогранности Бога, но у меня есть твердое убеждение, что если Бог существует, то Он не Ипотечный Банк.
Однажды у меня был друг, его звали Бруно. После сорока лет распутной жизни и поклонения Маммоне, он обнаружил Иисуса под гардеробом. Справедливости ради надо упомянуть, что до того, как это случилось, этот гардероб в течение четырех часов медленно раздавливал его легкие. Бруно помогал выносить мебель, и влип в крупные неприятности с этой двухдверной викторианской громадиной. В таких гардеробах обычно живут нищие. В конце концов его спасла бригада пожарников, хотя позже он постоянно утверждал, что сам Господь поднял с него эту дубину. Вскоре после этого он повел меня с собой в церковь и дал мне полный отчет о том, как Иисус вышел из гардероба, чтобы спасти его.
"Из гардероба и прямо в твое сердце", восторженно сказал пастор.
Мне никогда больше не довелось увидеть Бруно после этого, Он отдал мен свой мопед, в знак отречения от мирской жизни и помолился о том, что возможно этот мопед приведет меня к Господу. К сожалению он окончательно сломался на окраинах Брайтона.
Прорываясь сквозь это болезненное мечтание, чьи-то руки хватают мои руки и начинают ударять их друг об друга, как если бы они были цимбалами. Я понимаю, что от меня ждут, что я буду хлопать в такт и вспоминаю еще один маленький совет моей бабушки. "Среди волков по-волчьи вой". Я приклеиваю пластмассовую улыбку на свое лицо, как это делает обслуживающий персонал в МакДональдсе и делаю вид, что мне хорошо. Мне и не плохо, мне вообще никак. Не удивительно, что они говорят о том, что Иисус заполняет вакуум, как будто человеческое существо это какой-то термос. Это самое пустое место из тех, в которых мне пришлось побывать. Бог может быть и милостив, но должно быть у него все-же есть какой- то вкус.
В подтверждение моим подозрениям оказалось, что фермер, похожий на борца сумо, отвечал за сбор пожертвований, поэтому как только он радостно принял мои двадцать пенсов, мне удалось упорхнуть. Упорхнуть в пустынные поля, где овцы продолжают пастись так, как они делали десятки веков. Упорхнуть к пруду, который кормит стрекоз. Я порхаю до тех пор, пока церковь не превращается в твердый нарост на фоне неба. Если молитва вообще уместна, то она уместна здесь, моя спина прижата к каменной стене, мои ноги на плоской земле. Я молюсь за Луизу каждый день, начиная с декабря. Я не знаю кому я молюсь и зачем. Но я хочу, чтобы кто-то позаботился о ней. Пришел к ней и утешил ее. Как прохладный ветер и глубокий источник. Я хочу, чтобы ее защитили, я могу даже сварить глаза саламандры и печень жабы, если это может принести хоть какую-то пользу. Что до молитвы, то она помогает мне сосредоточиться. Думать о Луизе самой по себе, не как о моей возлюбленной, не как о моей скорби. Это помогает мне забыть себя и это большая благодать. "Это было ошибкой с твоей стороны," - говорит голос. Это уже не тот писклявый неуверенный голос - это сильный ласковый голос и я слышу его все отчетливей и отчетливей.
Я слышу его громко, и начинаю сомневаться, что все еще владею своим разумом. Какого типа люди обычно разговаривают вслух? Жанна д'Aрк, понятно, но как насчет всех других, грустных или зловещих, которые хотят изменить мир силой тамбуринов?
У меня не было возможности связаться с Элгином в этом месяце, хотя он наверное получил три письма от меня. Я звоню ему в любое время, когда можно и когда нельзя. Я думаю, что он может быть в Швейцарии, но что если Луиза умирает? Скажет ли он мне? Позволит ли он мне увидеться с ней? Я трясу головой. Это было бы неправильно. Это превращает все в абсурд. Луиза не умирает, она в безопасности в Швейцарии. Она стоит в длинной зеленой юбке, под стремительно падающим потоком. Водопад стекает по ее волосам, груди, ее юбка становится прозрачной. Я присматриваюсь внимательнее. Я вижу течение ее крови, желудочки ее сердца, длинные кости ее ног, похожие на бивни. Ее кровь чистая и красная, как летние розы. Она благоухает и готова расцвести. Никакой засухи.
