Когда стемнело, к Олафу подошел лиловый и, как самое обычное дело, предложил обменять синтезатор на озеро.
- Человек, мы могли бы без всяких хлопот взять озеро с собой, терпеливо объяснял лиловый оторопевшему Олафу, - но мы уважаем земные порядки и не хотим нарушать ваше право собственности. Заключим договор: вместо озера ты получишь синтезатор и не будешь нуждаться ни в одежде, ни в пище. Мы возьмем еще и твои книги, но блоки памяти синтезатора воспроизведут любую из них посредством голоса приятного тебе тембра. Согласен ли ты?
Олаф лихорадочно соображал: или это обман, или они просто ненормальные... Вслух он спросил:
- А машина будет работать без вас?
- Ее хватит на сто земных лет.
- Сто лет. Да мне хоть на одну ночь! - неожиданно для себя самого воскликнул он...
Всю ночь синтезатор работал. Олаф забыл про лиловых. Как одержимый бросал он в контейнер тряпье, свои кастрюли, снасти и одежду и едва успевал оттаскивать от машины увесистые мешочки с монетами. Он устал, но восхитительное позвякивание в мешочках придавало ему силы. Залитая светом, гремящая громада большого города превращалась из миража в прекрасную действительность.
К утру Олаф свалился от изнеможения и, едва стащив с головы обруч, заснул мертвым сном, прижавшись к теплому сизому кожуху обретенного рога изобилия. Его разбудил грохот. Стены тряслись и скрипели. Испугавшись, что крыша может рухнуть, Олаф бросился к двери, но вспомнил про синтезатор, вернулся и попытался вытащить его из сарая. Машина была чертовски тяжелой, Олаф чуть не надорвался, но в это время грохот стал стихать и вскоре утих совсем.
Олаф подождал еще немного и вышел во двор. Собственно двора больше не было. Между голыми, обожжеными до половины склона холмами лежала круглая котловина, залитая черным блестящим материалом, похожим на смолу. На краю черного круга стояли дома и сарай. Чуть дальше, наполовину вплавленная в вязкую массу, виднелась лодка. В изодранном на голубые клочки небе вились пылевые вихри.
"Улетели", - подумал Олаф и вдруг почувствовал, как сжалось сердце. Ужас охватил его. Олаф бросился вверх по склону. Может, лиловые просто перенесли его дом, и сейчас за холмом блеснет вода и приветливо зашуршит о желтый песок ему навстречу...
За холмом простирался лес. Поваленные страшной силой деревья обозначали место взлета корабля.
"Они взяли озеро с собой", - вдруг совершенно отчетливо понял Олаф и представил себе: серебряное блюдце воды среди нежных папоротников, как бабочка в сачке, уносилось в гигантском контейнере в немыслимые дали.
Без единой мысли поплелся он к дому, который у черного котлована казался уродливым и убогим. За открытой дверью сарая виднелись штабеля мешочков с монетами, но Олаф скользнул по ним равнодушным взглядом. Он вдруг почувствовал раскаленный гвоздик у самого сердца и боль в обожженных руках. И - ласковую прохладу озера, его озера.
Большой город, о котором он еще вчера так исступленно мечтал, вдруг стал ему ненавистен. Во всем этом жестоком мире у него не было ни единого друга, ни одной родной души, только озеро, где он мог быть счастливым. И вот он продал свое озеро. Олаф прислушался к неровному биению своего сердца и вдруг почувствовал, как по щеке скатилась капля горячей влаги. Слепое бешенство охватило его.
- Проклятые, они отняли у меня жизнь! - закричал он и, не помня себя от отчаяния, схватил топор. Страшный удар обрушился на разноцветные лампочки тихо гудящего синтезатора. Раздался взрыв, взметнулось синее пламя. Олафа отбросила горячая волна. Умирающая машина неведомо как включила уцелевшие блоки памяти, и в наступившей тишине земной голос стал читать земные стихи:
А на самом дне
Мое сердце лежит,
Бьется - и озеро
Мерцает и дрожит...
Олаф их уже не слышал. Он лежал на спине, и его открытые глаза были устремлены в небо, которое в этот день было на редкость безоблачным.
