Самое гадкое, даже не гадкое, а печальное - в том, что ведь его ещё ни о чем абсолютно не просили, не напрягали, не ставили ни перед какими фактами, но он - это видно - заранее уже пугает сам себя мыслью о некоем жизненном усилии, и увы, отчаянно того усилия боится... Сейчас такие позднесоветские "приличные молодые люди" как-то повытерлись, ушли в толпу, спились или уехали, выделяются нынче другие, яркие, как боевые петухи, которые ничуть не лучше и не хуже - но другие...
И опять же, нельзя ведь было сказать, что я не вышла наружностью, нет. Собственно, только подбородок у меня слегка подкачал, какого-то он нерусского - прости Господи - типа, чуть скошенный, и до самого недавнего времени имелась небольшая родинка слева на нем, но ансамбль глаз, губ и носа, и вообще фигурка - в сущности, очень даже ничего. Сорок шестой размер в груди и в бедрах, а окружность талии семьдесят пять сантиметров без напряга, скажем так. Но сколько я себя не утешала, не убаюкивала этими доходчивыми выкладками из общей теории привлекательности, на практическую сторону моей жизни телесные достоинства никак не влияли - на мои слезы ночные, на сужение круга, на неслучившиеся мои любови... И на случившуюся, так сказать, нелюбовь - тоже.
Вскоре после окончания института родная подруга Верка Лопская меня буквально насильно сдружила с Георгием Ж. Он был отпрыском старинной московской грузинской фамилии, жил широко, и, на первый взгляд, всякие мелочные калькуляции в общении с женщинами были не для него. Отец его вздымался, как недосягаемая кавказская скала, где-то в заоблачном массиве внешней торговли, а Гога нарастал на нем, как небольшой сталактит, который тоже со временем станет недосягаемой скалой.
Многие вещи я только потом стала понимать по-житейски трезво, задним умом. А тогда, году где-то в восемьдесят восьмом-девятом, с ним было просто здорово. Возил в ресторан, там ему все шавки кланялись, потом на дачу, потом ещё - к друзьям, потом снова - на дачу... Дача была хорошая, по тем временам просто шикарная. И в какой-то момент меня от безнадежности осенило - ну и что тут кочевряжиться? У него на даче все и случилось, опять же в августе - прямо какой-то судьбоносный для меня месяц. Правда, все вышло нелепо и больно и как бы неокончательно, потом он меня ещё несколько раз таскал на разные квартиры - хозяева там сперва сажали нас как бы пить чай, а потом куда-то испарялись, и он все доводил дело до конца... Наконец-то я стала полноценной, так сказать, женщиной. А было мне ни много ни мало годика что-то двадцать три - двадцать четыре к тому моменту.
А дальше с Георгием, Гогой, все пошло наперекосяк. Вообще, я это предвидела с самого начала. Он для меня, в глубине моей души, был как бы тренер. Так у меня вечно выходило в жизни - раз по-настоящему не получается, надо хоть попробовать на модели. Гога служил неплохой моделью с одной стороны. С ресторанно-гимнастической стороны любви. А других сторон у него практически не имелось. Сналету хотел обучить всяким штучкам, которые я, конечно, и до него видела в запрещенных фильмах на видео, только была уверена, что в жизни вещи эти совершенно интимные, ласковые, а не так - "давай-давай по-быстрому"... Он и в самом деле вел себя как требовательный тренер, если любовь понимать как спорт.
Но я-то очень скоро выяснила, что не считаю все-таки её спортом. И даже его тело было для меня немножко неприятно, мне совершенно не хотелось на него глядеть, а когда мы были в постели, я изо всех сил воображала себя с кем-то не знаю кем... В этих видениях я была наедине с собой, видела в розоватом чувственном свете собственные ноги, грудь, свои полураскрытые в легком стоне губы, волосы, разлетевшиеся по подушке, а Гоги там в и помине не лежало. Вместо него было что-то другое, волнующее...
Вот, собственно, и все. Кроме Гоги, у меня больше никого и не получилось. Его, первого, я уже почти забыла, через три-то года, а ведь хотелось иметь любимого мужчину, или наконец, замуж, хотя бы просто так, из остаточной девчоночьей спеси, чтобы немного повертеться в белом платье, а подружки чтобы смотрели на жениха и тщетно строили ему глазки. Ну да, мечты идиотки. Но, собственно, почему мне никогда и ни по какому поводу принципиально не завидуют подруги? Почему все время мне им завидовать? Еще ведь глупее.
У моих бывших однокурсниц по Архивному и сотрудниц по библиотеке было две песни насчет меня - "Инку нужно активно выдавать на руки" (то есть надо что-то делать!) и "Инка у нас залежалась в невозвратном спецхране" (то есть - ничего уже не поделаешь...).
Чтобы расставить все точки над всеми буквами, скажу, что как раз в том же самом девяносто первом году моего отца с почетом вышвырнули с должности, а работал он заместителем главного редактора одной отраслевой газеты. Не слишком большой, но и не совсем уж маленькой, однако уж очень отраслевой. Не имеет смысла писать, какой именно, могу только отметить, что по образованию он строитель. Так вот, вылетев оттуда, он не стал суетиться и искать новую работу, а мгновенно и полностью погрузился в тему пенсии и стал хлопотать себе о всяких льготах. И это было ужасно. Тут я вообще оказалась в нулевом положении как невеста или как ценная подруга. То хоть могла в беседе вставить с дешевым пафосом, дескать, отец у меня - главный редактор, а теперь ведь не скажешь, что он пенсионер! Что толку-то?
Серхио спросил меня, где он меня может увидеть для приятной беседы. Вообще, поэтично сказал, не то что как наши свои: "время и место!"
Я сразу решила - где же ещё встречаться с испанцем - наверняка он плохо ориентируется в Москве? У памятника Пушкина. Явилась я туда с небольшим опозданием (в памяти у меня засело схваченное откуда-то "задержаться на пять минут - это по-королевски"). Серхио пригласил меня в ресторан "Арагви" и медленно повел вниз по Тверской в сторону Кремля.
Тогда меня что-то кольнуло. Неужели все опять начнется с ресторана - и кончится, очевидно, так же плачевно и бессмысленно, как и в первый раз? А чего, по большому счету, могла я ожидать от американо-французского испанца Серхио Кампаньолы? Замужества? Долгих, длительных отношений, которые заканчиваются бурным маразмом? Пока он не умотает ещё куда-нибудь, мало ли где понадобятся его "спесиальные" приборы?
Просто мне хотелось быть для него самой главной сейчас, сию минуту, вне связи с тем, сколько денег он на меня выкинет, но только чтобы он эти деньги тратил легко, не считая всякий раз копейки или как их там, песеты; а с другой стороны, чтобы не задвигал сразу в койку - это я тоже проходила, было дело... Я не вытерпела бы снова подобных унижений, хотелось наконец почувствовать хоть капельку преклонения - пусть даже он преклонит колени, только чтобы натянуть мне на ножки колготки... Или наоборот, стянуть. Наверно, очень пошло и ничтожно получается, но так оно и было, если, конечно, не врать себе самой. А врать себе из чувства ложной женской гордости я не хочу.
Говорили мы почему-то в основном о моей работе. Серхио живо и толково меня расспрашивал, и я успела почувствовать свои немудреные занятия важными в мировом масштабе, пока мы дошли медленной поступью до монументального ресторанного швейцара, который был настолько величав и вечен на вид, что в дальнейшем можно было бы смело назначать свидания около него - вместо памятника Пушкина.
Разумеется, своим шестым чувством я понимала, что Серхио, не исключено, собирает в Москве некую информацию, помимо своего торчания на "эспосиции". Но ведь я-то никак не могла быть для него интересна В ЭТОМ СМЫСЛЕ - я не владела государственными секретами, мои родители тоже, а мой замглавного редактора Палсаныч, хоть и постоянно кичился своим знакомством с Поповым, Станкевичем и прочими шахраями, на самом-то деле был редким фуфлом и никакой там важной фигурой не фигурировал. Он мало знал, и чем дальше - тем меньше. Ему почему-то не доверяли ни правые, ни левые, ни верхние, ни нижние. Наверно, дело в том, что он в себе информацию не удерживал. Как только выдастся случай, сразу шпарит все, что слышал от тех, от других, от третьих и от четвертых. То есть, обращать на его слова хоть какое-то внимание было просто смешно. Недавно я узнала, что он депутат низшей палаты российского парламента и входит там в комитет по Делам Охраны государственных тайн.
