- Капусту разводишь?
- Да не здешний ли ты?
Польщенный таким вниманием, милицейский откачнулся от забора,, чихнул, высморкался в клетчатый платок и окончательно проснулся... Даже усы начал подхорашивать.
- Мы дальни, ярославски... А зовут меня Фомой... Фома Денисыч Лукоянов... Моряков я страх уважаю... У меня родной дядя Кирсан, может, слышали, на Варяге плавал.
Ванька дружески хлопнул его по широкой лошадиной спине.
- И куфарка у тебя е?
- Есть небольшая, - виновато ухмыльнулся Фома, но сейчас же подтянул засаленный кобур и Строгб кашлянул.
А матросы бесом-бесом.
- Дурбило, зачем же небольшая? Ты большую заведи, белую да мяхкую, со сдобом.
- На свадьбу гулять придем, - Прощай.
- Прощевайте, братишки.
По берегу полный ход.
- По дурочке слилось.
- Ха-ха.
- Хо-хо.
Конфеты в карманы,
банку об тумбу.
3
С утра бушевал штормяга. К вечеру штормяга гас.
Из дымной дали, играя мускулами гребней, лениво катили запоздалые волны и усталыми крыльями бились В мол. Зачарованный ветровыми просторами, на горе дремал город, в заплатках черепиц и садов похожий на бродягу Пройди-Сеет...
В Ваньке сердце стукнуло.
В Мишке сердце стукнуло,
враз стукнули сердца.
- Вот он!.. Родной!
- Вира брашпиль!
Обрадовались, будто находке, кораблю своему.
Кованый,
стройный,
затянутый в оснастку
сила
не корабль, игрушка, хоть в ухо вэдень.
Топали по зыбким деревянным мосткам.. Топали, уговаривались.
- Бухай, да не рюхай.
- Не бойсь, моря не сожгем.
- Расспросы-допросы.. Как да што? Партейные ли вы коммунисты? Лей в одно: так и так, мол, оно хошь и не гармонисты, а все-таки парни с добром. Нефть и уголь и золотые горы завоевали, сочувствуем хозяйственной разрухе и так далее.
- Не подморозим, сверетеним.
- Бултыхай: "служим за робу".
- Для них не жалко "последнее из штанов вытряхнуть...
Замусоренная бухта круто дышала перегаром угля, ржавым железом и сливками нефти.
Синий вечер.
Кровью затекало закатное око. Качелилось море в темно-малиновых парусах.
У трапа волчок.
Шапка матросская,
под шапкой хрящ,
ряжка безусая,
лощ, прыщ,
стручок зеленый.
- Вам куда, товарищи?
- Как куда? - упер Мишка руки в боки. - Имеешь ли данные нас допрашивать?
- То есть, я хотел...
- Козонок.
- ..... - и Ванька шутя попытался вырвать у парня винтовку.
Тот зашипел, как гусь перед собаками, вскинул винтовку на изготовку и чуть испуганно:
- Чего надо?
Братки в рев:
- Ах ты, лярва!
- Мосол!..
- Моряк, смолено брюхо!.. Давно ли из лаптей вывалился?
- На! Коли! Бей!
И давай-давай гамить. От их ругани гляди-гляди мачты повалятся, трубы полопаются Завопил волчок:
- Вааааахтенныи!.. Товарищ вааа...
Подлетел вахтенный начальник:
- Есть!
Вахнач такой же сморчок: из-под шапки чуть знать, клеш ему хоть под горлом застегивай, на шее свистулька, цепочка медная, кортик по пяткам бьет.
- Кто тут авралит? Ваши документы.
- Почему такое, бога мать...
- Штык в горло, имеет ли данные?
* * *
В это же время в боцманской каюте старик Федотыч мирно беседовал с выучениками машинной школы Закроевым и Игнатьевым. Завернули они к нему на деловую минутку да и застряли: любили старика, ласковее кутенка было сердце в нем.
Бойкими гляделами по стенам, по цветным картинкам.
- Товарищ боцман, а это што за музыка?
Гонял Федотыч иголку, бельишко латал, - зуд в руках, без дела минутки не посидит, - гонял боцман иголку и укачивался в зыбке воспоминаний.
- Это, хлопцы, англейский город Кулькута, в расчудесной Индии помещается... Город ничего, великолепный, только жалко, сляпан на деревенскую колодку: домов больших мало.
Оба-два:
- И чего торчим тут? Сорваться бы поскорее в дальнее...
- Расскажите нам, Лука Федотыч, что-нибудь из своих впечатлений.
Обметан быльем, глаз старика легок.
- Впечатлениями заниматься нам было не время... Неделю две треплет-треплет тебя, бывало, в море: моги-и-и-ила... Бьет и качает тебя море, как ветер птицу... Ну ж, дорвешься до сухой пути - пляши нога, маши рука, г-гу-ляй!.. Мокни, сердечушко, мокни в веселом весельице... Раздрайкаграздрайка, бабы-бабы...
Оба парня в думе, ровно в горячей пыли:
- Эх-ба...
- А волны там большие бывают?
Отложил боцман работу, плечо развернул, кремнистым глазом чиркнул по молодым лицам, перемазанным олеонафтом и жирной копотью.
- Дурни...
Помолчал, пожевал губами, строго и торжественно поднял руку.
- Окиян...
Обмяк старый боцман:
- Местечки там есть глыбиной на сотню верст... Можа, и больше, убедительно сказать не могу, сам не мерил, зйающие люди сказывали... Одно слово: окиян...
Молодые языки россыпью смеха, молодые языки бойки:
- Ого.
- Эге.
- Страны, народы... Интересно, комсомольцы у них теперь есть?
- Понятно, - подсказал Закроев. - Тянет ветер от нас, ну и там волну разводит...
Старик разохотился, свое высказывает:
- Этого не знаю и врать не хочу... А бабы вот у них е-е-есть... Прямо, надо сказать, проблинатические бабы: за милу душу уважут, так уважут чуть уползешь. В наших некультурных краях ноги на нет стопчешь, а таких баб не сыщешь...
И год пройдет, и два пройдет, и пять годов пройдет, а она тебе, стерва, все медовым пряником рыгается...
От хорошей зависти зачесался Закроев, ровно его блохи закусали: сосунок, волос густой, огневой отлив - метелка проса спелого, по дубленому лицу сизый налет, в синеющих глазах полынь сизоперая. Пахло от Закроева загаром, полынью и казенными щами.
Наслушался парень, защемило в груди, разгорился:
- Хренова наша службишка... Сиди тут, как на цепи прикованный...
- Хуже каторги...
Старик на растопыренных клешнях разглядывал латки, выворотил подсиненные голодовкой губы:
- Не вешай, моряк, голову...
- Да мы ничего...
- Разве ж не понимаем, разруха. Ничего не во пишешь, разруха во всероссийском масштабе.
- Про берег думать забудь... О марухе, о свате, о брате, о матери родной - забудь... К кораблю льни, его, батюшку, холь...
Так-то, ребятушки, доживете и вы, все переглядите, перещупаете... А пока вникай и терпи. Служба, молодцы, ремесло сурьезное. Где и так ли, не так ли - молчок... И навернется горька солдатская слеза - в кулак ее да об штанину, только всего и разговору. Дисциплинка у вас форменная, это верно, да и то сказать, для вашей же пользы она: жир лишний выжмет, силой нальет.
Игнатьев сказал, ровно гвоздь в стенку вбил:
- Дисциплина нам нет ништо, с малых лет к ней приучены.
- Советские начальники ваше деликатное обращение уважают. Чуть што, счас с вами за ручку, в приятные разговоры пустятся, выкают... С матросом и вдруг за ручку, это дорогого стоит... Эх, коммунята вы, коммунята, ежли бы знали, сколько мы, старики, бою вынесли...
- И мы, Лука Федотыч, не из робких... И мы мяты, терты, на всех фронтах полыскались.
- Ну мы-ста, да мы-ста, лежачей корове на хвост наступили, герои, подумаешь! Говорено - слушайте, жевано - глотайте.
- Вари-говори.
- Послушать интересно.
- Д-да, так вот еще на памяти, дай бог не забыть, в ту Кулькуту, в индейскую землю, довелось мне плавать с капитаном Кречетовым. Ох и лют же был, пес, не тем будь помянут, беды,,. В те поры я еще марсовым летал. В работах лихой был матрос, а вот, поди ж ты, приключилось со мной раз событие:
не успел с одного подчерку марса-фал отдать... Подозвал меня Кречетов и одним ударом, подлец, четыре зуба вышиб... Строгий был капитан, царство небесное... А то еще помню...
В дверь стучок.
В дверь вахнач.
