- Товарищ комиссар... - тихо прошептали ее губы.
Семен Васильевич вынул из бокового кармана гимнастерки радиограмму и прочел ее вслух. Это было поздравление. Правительство наградило Нину орденом Красного Знамени.
Девушка закрыла глаза, длинные ресницы тенью упали на щеки. Затем снова открыла их и улыбнулась комиссару.
- Спасибо, товарищ комиссар!
- На здоровье, - тихо проговорил Руднев.
- И еще раз спасибо, - прошептала Нина. - Теперь я обязательно поправлюсь.
- Обязательно, - ответили мы.
Как-то еще в Глушкевичах, не обращая внимания на протесты часового, в штабную хату ворвалась белорусская дивчина. Из-под огромного теплого платка выглядывали лишь посиневший от холода нос да две ярко-красные помидорины щек. Смышленые глаза светились удалью. Домотканая юбка, подоткнутая к поясу на манер широких казацких штанов, делала ее похожей на юнца. На ногах - лапти. Цветные полотняные онучи вымазаны грязью.
Она сразу, с места в карьер, обратилась к комиссару:
- В отряд приймешь, старшой?
Руднев вскинул на нее черным глазом.
- Ошиблась, милая. Самого старшего тут по бороде определяй, улыбнулся он, подмигнув мне.
Девушка доверчиво оглядела присутствующих.
Шагнув вперед, она шлепнула лаптями.
- Примай в отряд!
После многих ночей марша и лельчицкого боя мы впервые хорошо выспались, и настроение у нас было поэтому веселое. Штаб еще не начал обычной будничной работы и пока больше походил на собрание друзей.
"Почему бы и не разыграть ее?"
Хмурясь, спрашиваю дивчину:
- А зачем тебе отряд понадобился?
Она недружелюбно оглядывает меня. Но на вопросы отвечает четко, немного с холодком. Только долго сдерживаться, видно, не в ее натуре. Первых нескольких фраз, по ее мнению, достаточно. Видимо, считая себя уже партизанкой, она круто берет инициативу разговора в свои руки. Теперь уже она задает мне вопросы:
- Ты мне вот что скажи, раз ты старшой: на Туров пойдете?
- Какой Туров?
- Город главный. На Прыпяце!
- Зачем?
- Немца бить! Хэ, партизанчики вы мои милые... Туров - городишко княжецкой...
Развязав платок и откинув его на плечи, сжав яростно кулаки, она продолжает на манер старинной думы:
- Туров-городок на Прыпяце стоит. Полонили его вражьи германы... и полицай-и-и...
Базыма задумчиво переводит взгляд на меня.
А дивчина в лаптях, со смышлеными глазами, распалившись в каких-то своих мечтах, досадует на нашу непонятливость.
- Я вас проведу. Да с такой силой я бы до самого Бреста дошла. А что Туров? Тьфу! - и смачно плюет на пол.
Руднев, наблюдавший за девушкой, подходит к ней.
- Постой, постой. Тебя как звать-то?
- Ганька звать. Да вы что? Зубы мне заговариваете? Кажите - пойдете на Туров или нет? Что, не верите? Я проведу. Ей-богу, проведу. И одним махом, немца разгоним, побьем полицманов...
Убежденная в том, что только непонимание собственной силы мешает партизанам двинуться на Туров, она обращается то к одному, то к другому, просит, объясняет, растолковывает, убеждает.
- Постой, постой, дивчина, - перебил ее Базыма. - Ты кто же тут такая? Уже командовать собираешься? Ты что - распоряжаться сюда пришла или в отряд поступать?
- Поступать в отряд! - поворачивается к нему девушка. - Воевать!
- Воевать! - протянул Руднев. - А ты как думаешь - вот так трах-бах и воюют? Это уметь надо.
Она смерила его насмешливым, презрительным взглядом.
- А откель ты знаешь, что я не умею? Во!
И вдруг выхватывает что-то из-под полы.
- Тю, скаженная! - бурчит, отодвигаясь от нее, Базыма. - Кой черт пустил ее сюда? Подорвет еще к дьяволу. А ну, дай сюда.
В поднятой руке Ганьки поблескивает круглая немецкая граната, похожая на черный апельсин, с нежной голубой головкой запала.
Девушка, подчиняясь суровому взгляду старика, нехотя отдает лимонку.
- Эх вы... Часовые винтовку забрали. А гранату - не доглядели. И зачем я, дурная, сама показала?.. Ну говорите, пойдете на Туров аль нет? - безнадежно, чуть не плача, спрашивает Ганька.
Комиссар поманил ее пальцем. Усадив на лавку рядом, стал расспрашивать, откуда у нее граната и винтовка. То, что она рассказала, было, пожалуй, обычное дело для этих мест. Если верить ее рассказу, то Ганька уже убила нескольких фашистов. Первого она зарезала серпом. Оттащила труп в болото и затопила. Добытым у первого оружием начала действовать смелее. Вместе с двенадцатилетним братишкой они нападали на немцев-одиночек и убивали их. Подкрадывались к хатам полицейских, швыряли в окна немецкие гранаты.
Это могло показаться неправдоподобным, но мы уже привыкли встречать на своем пути всяких людей; поэтому и верили и не верили дивчине.
- Займись, Петрович, по приему! Если стоит этого, зачисли в роту. Потом доложишь мне, - сказал комиссар, задумчиво похаживая по штабу.
После подробных расспросов я вызвал связного разведки.
- Ну, Ганька! Вот пока что твое начальство. Дальше жди распоряжений.
И тихо связному:
- Командиру передашь: распоряжение получит во время вечернего доклада.
Связной козырнул, повернулся и направился к двери. За ним пошлепала девушка. Уже на пороге повернулась и, нахмурившись, кинула Базыме:
- Гранату отдай...
Скрипевший пером начштаба повернулся вполоборота и, сдвинув очки на лоб, глянул на нее через плечо.
- Ладно. Иди, иди, вояка. Будут и гранаты, - не то сурово, не то одобрительно проворчал он вслед новой партизанке.
Она недовольно отвернулась и вышла из штаба.
Вслед понесся смешок и шутливые замечания связных, толпившихся в сенях.
Я стал систематизировать черновые пометки у себя в записной книжке.
Со слов девушки я получил представление о туровском гарнизоне. Рассказала она кое-что и о других припятских городках и крупных селах. Задумавшись, я глянул в окно. По улице шагал связной разведки. Рядом, пытаясь попасть в ногу, маршировала новая партизанка. Руднев отошел от окна.
- А что, хлопцы? Пожалуй, права эта курносая? Гарнизончик небольшой. Паника у них после Лельчиц порядочная... Запряжем пятьсот коней! И ударим... Эх, ударим! А? Начштаба?
Базыма неодобрительно покачал головой и показал глазами на дверь.
