- А чего это мы лишних километров тридцать будем топать? - спросил он.
- Командир и комиссар приказали... - начал было Базыма.
- Приказали, приказали! - раздраженно перебил Карпенко. - Они себе пускай приказывают, а я пойду напрямки...
- Федя, не горячись... Ты послушай... Разведчики в пути на колонну мадьяр наскочили. Нам в бой с ними сейчас...
- А, бросьте! Все вам бой мерещится! Никак воевать не научитесь, а мы должны за это своими ногами расплачиваться...
Базыма, обидевшись, замолчал.
- Передайте, что я пошел напрямки. Пока вы будете за сто верст десяток мадьяр обходить, мы уже выспимся на месте стоянки.
И Карпенко, посвистывая, вышел.
Руднев уже давно был в хате и из-за перегородки прислушивался к речам Карпенко. Когда тот вышел, он подошел к Базыме.
- Сорвался Карпенко.
- Надо что-то с ним делать, Семен Васильевич! - сказал Базыма.
- Я слышал, но останавливать его сейчас поздно. Ни за что не послушает. И еще больше о себе возомнит, если уговаривать и просить начнем. Пускай идет куда и когда хочет.
На новой стоянке - длилась она три-четыре дня - Карпенко был объявлен бойкот. На таких стоянках обычно штаб работал очень активно. Подводились итоги прошедшим боям, запрашивались сведения, отчеты рот и батальонов суммировались в штабе.
Приказаний, рассылавшихся по всем ротам по распоряжению Руднева, Карпенко не получил. Он заметил это. Узнав у соседей, какие сведения требовались, сам принес их в штаб и молча положил перед начштаба. Базыма посмотрел на бумагу, затем поверх очков бросил взгляд на Федора.
- Оставь это у себя.
- Как у себя? Все сведения сдаю... Потом опять будете меня шпынять - порядка не признает, дисциплину подрывает, такой-сякой... Знаю я!
- Нет уж, не будем! Оставь у себя! - твердо сказал Базыма.
- Это зачем же?
- Ты же работаешь самостоятельно... Вот у себя и держи...
- Ага... Ну, так я к командиру и к комиссару пойду.
- Не советую. Это я по их приказу делаю.
- Вы что же, снимаете меня с роты? Охота своих путивлян ставить, так бы и говорили!
- Никто тебя не снимает. Ты же сам отделился. Ну вот и действуй сам, как хочешь. Сам себе и отчитывайся.
Карпенко повернулся и вышел, хлопнув дверью. Руднев знал, что ему нелегко. В самовольном марше третья рота не избежала боя и потеряла ранеными шесть человек и убитыми двух. Никто Федора не попрекал, но все видели, что переживает и мучится он сильно.
Вечером того же дня отряд двигался дальше. Приказ на движение был разослан в секретном порядке за полчаса до выхода. Карпенко его не получил. Колонна уже строилась, когда он выбежал из хаты.
- Почему мне не присылаете приказа? - вызывающе спросил он Базыму.
Старый педагог знал, что в таких случаях нужно держать взятую линию твердо.
- Ты же своим путем пойдешь.
- Баста! Довольно! - крикнул Карпенко.
- Шагом марш! - скомандовал впереди колонны Руднев, издали наблюдавший за ними.
Люди тронулись. Заскрипели полозья саней; вскинув винтовки на плечи, зашагали роты. Карпенко стоял молча, провожая взглядом людей и обоз. Когда прошли последние сани, вокруг него собралась вся его рота.
- Становись! - скомандовал он хрипло. - Шагом марш! - И пошел по гладкой санной дороге, выбитой сотнями ног, отшлифованной полозьями саней.
На горизонте всходила огромная багровая луна.
Повесив немецкий автомат на грудь и положив на него руки, Карпенко молча шагал впереди роты. Люди, тихо переругиваясь, побрякивая оружием, брели за своим командиром.
На рассвете нагнали хвост колонны. Она медленно втягивалась в село, так как передние задерживались квартирьерами, сновавшими верхами по переулкам. Указывая место заставам, проехал вдоль стоявшего обоза Базыма.
- Мне где остановиться? - спросил подошедший Карпенко.
- А где хочешь, - ответил Базыма.
Карпенко осел, и вдруг лицо у него сделалось жалобным, глаза заморгали. Базыма, никогда не видевший на лице Карпенко такого выражения, не выдержал и улыбнулся:
- Твое дело вольное, казацкое... Что, мол, хочу, то и делаю, - и начштаба перетянул коня нагайкой. Конь с места взял галоп.
Третья рота разместилась на окраине. Хаты были скверные, их не хватало. Теснота страшная. Привилегированным третьеротцам это казалось вдвойне нестерпимым.
- Во, братцы, камуфлет! - рассуждал Мудрый. - Чего же нам делать!..
- Карпо придумает что-нибудь, - убежденно говорил Шпингалет.
- Придумает, смотрите - позеленел весь. Не ест, не пьет, рассуждал Намалеванный.
- Пойду в разведку, - собрался Мудрый. - Погляжу, что там дед Ковпак с комиссаром маракуют насчет нашей дальнейшей жизни.
- Верно, давай сходи, - согласились ребята.
Когда ушел Мудрый, все немного приободрились. Все-таки была надежда на какой-нибудь выход. Неизвестность - самое тяжелое наказание для людей действия и сильной души.
Мудрый действовал осторожно. Остановился возле часового, закурил и завел дальний разговор о том о сем. Угостил часового мадьярской пахитоской, которую тот спрятал в карман.
Базыма подмигнул комиссару, указывая кивком головы на окно.
- Разведка, - усмехнулся Руднев.
- Боевая?..
- Нет, пожалуй, им не до боя теперь!
- Не говори. Могут еще в наступление пойти. Народ молодой, горячий.
- Ну что ж, отобьемся.
Мудрый вошел и лихо, с вывертом, козырнул.
- Ну-с, вольные, казаки, как живете? - спросил Руднев.
- Ничего-о, товарищ комиссар, Семен Васильевич.
- Так-таки и ничего?
- Не так, чтобы ничего, а все ж таки...
- Одним словом, ничего себе, - засмеялся Базыма.
- Ага, вот именно, - смутился Мудрый.
- Какие планы на дальше?..
- Какие уж тут планы!.. - вздохнул Николай.
- Что ж так? - уже без насмешки, а просто и задушевно спросил его Руднев.
Мудрый недоверчиво взглянул комиссару в глаза. Руднев смотрел серьезно, но участливо. Мудрый всем телом подался вперед...
- Ох, и не говорите! Я вам одно скажу, товарищ комиссар, Семен Васильевич. Страшная штука танк...
- Страшная... - задумчиво, покручивая ус, сказал Руднев.
- Но еще страшнее душа человеческая...
- Особенно, если душа эта как дикий конь и разум ею не управляет...
- Ага, понял... Мозги человеку вроде уздечки. Вот нашего брата надо крепко зануздать, да шенкелями, шенкелями...
