- Дед-бородед, по твоей части, - неизвестно почему подмаргивая мне, сказал начштаба. Меня покоробила эта неуместная игривость Базымы.

Женщина подошла ко мне и, по-солдатски стукнув высокими каблуками и вытянув руки по швам, повторила те же слова. И замолчала, устремив на меня взгляд черных и суровых глаз. Голос ее был обычен, но слова она как бы откалывала ломтиками от ледяной глыбы души. Нос прямой, большой рот и крепко сжатые губы указывали на сильный характер. Широкие черные брови, сросшиеся на переносице, - они взлетали на узкий невысокий лоб черной широкой ижицей. Но сильнее всего были глаза, упрямые, жесткие, холодные и, казалось... честные.

Поеживаясь под ее взглядом, я спросил:

- А где вы хотите партизанить?

Базыма кашлянул в кулак. Он последние дни донимал меня намеками на весну и на усиленный якобы интерес дамского пола к моей бороде. Женщина вопросительно подняла одну бровь.

- На кухне или в санчасти? - брякнул я сердито.

- Нет, я могу пойти только в разведку... - спокойно возразила она, словно огрев меня хлыстом.

- Ого... - сказал Базыма и вышел, оставив нас наедине.

Я скороговоркой стал задавать вопросы, ставшие профессиональностандартными.

Александра Карповна, двадцати девяти лет, белоруска, беспартийная, учительница, образование высшее, муж на фронте, есть дочь, живет у бабушки под Минском, отвечала она мне.

- А что вы можете делать в разведке?

- Это ваше дело. Одно могу сказать: сделаю все, что нужно командованию...

- Это опасно и непривычно...

- Я могла бы пойти в Овруч. Там среди словацких офицеров у меня есть знакомые.

- Откуда знакомые?

- Стояли у нас. Я специально познакомилась.

- Зачем?

- Была уверена, что рано или поздно к нам придут партизаны. А среди словаков есть много сочувствующих нам.

- Когда можете пойти в Овруч?

- Хоть завтра...

Это меня вполне устраивало. Попытки проникнуть в самый Овруч мне пока не удавались, но и сведений от разведок, бродивших по окрестностям города, было достаточно, чтобы проверить учительницу, если она соврет. Я, таким образом, убивал сразу двух зайцев.

- Хорошо. Пойдете завтра. После возвращения продолжим разговор.

- Проверяете? - вдруг спросила она меня в упор.

Впервые в своей разведывательной работе я не знал, что ответить.

- Это хорошо, так и надо. Я согласна. - И, пожав мне крепко, по-мужски, руку, вышла.

Я чувствовал себя не совсем ловко, когда вошел Базыма.

- Завербовал? - насмешливо спросил он меня. - Ох, как бы эта барышня тебя не завербовала. Весна все-таки... Тут и нам, старикам... - сладко потягиваясь на стуле, поддразнивал он меня, как некий партизанский Мефистофель.

- Идите вы к дьяволу, Григорий Яковлевич, - хлопнул я дверью, сквозь которую несся вслед мне сатанинский хохот Базымы.

На следующий день Карповна ушла в Овруч. Я слыхал и раньше, что разведчики звали ее так. В штабе тоже стали звать новую разведчицу Карповной.

Она вернулась в Мухоеды через два дня после известия о смерти Маруси и за день до нашего марша на Припять. Сведения Карповны своей точностью не вызывали сомнений. Мы приняли ее в отрядную разведку.

На следующий день, пройдя на восток сорок километров, мы начали четвертую переправу отрядов Ковпака через осточертевшую нам всем Припять.

32

Штаб разместился в красивом просторном селе Аревичи, километрах в двух от реки.

После проверочных разведок, перекрывших и уточнивших первые данные Антона Петровича о значении Припяти для немцев, Ковпак принял решение сорвать навигацию.

Район Аревичей вполне соответствовал замыслам деда. Ковпак и Руднев объезжали позиции, намечая расстановку сил. Они вникали во все мелочи, как перед большой и сложной операцией. На второй день мы с Рудневым поехали к Кульбаке в село Красноселье.

- Как, глуховцы, много рыбы наглушили? - теребя черный ус, спрашивал комиссар Кульбаку.

- Пока ловим удочками. А от нимець поплыве, тоди нимця и рыбу глушить будемо, - отвечал Кульбака.

Глушить рыбу категорически запрещалось командованием. Берегли тол и гранаты.

Обменявшись еще двумя-тремя шутливыми фразами, перешли к делу. Последний приказ командования обязывал Кульбаку "выставить крепкий заслон на подходе к реке, возле дамбы, что против села Довляды". Это село находилось против Красноселья, на правом берегу Припяти. Мы стояли на левом.

Я сидел в штабе над картой и искал русло Припяти. Где русло этой большой судоходной реки? Где в этом затейливом узоре голубых кружев проплывают суда и баржи?

Весной сотни болот и болотец, топей, озер и ям, "стариков" и "стариц" оплетают реку, стерегут ее и стоят крепким естественным барьером на подходах к ее берегам.

Вот оно, русло! Чистое, широкое. Выйдя из "кружев" к простору полей у большой белорусской деревни Дерновичи, оно извивается к селу Аревичи и далее к Красноселью. В Дерновичах стоял батальон Матющенко, в Аревичах - штаб и первый батальон, в Красноселье - батальон Петра Кульбаки.

По шоссе из Коростеня немцы быстро могли подкинуть в Довляды свежие силы и переправить их на наш берег. Заняв Красноселье, противник мог ударить нам в тыл и прижать к реке.

Батальон Кульбаки обеспечивал безопасность с юга и перекрывал шоссе.

Мы не знали, когда немцы пожалуют в гости, но, судя по воде, которая улеглась в берега, это должно было случиться скоро. Поговорив с Кульбакой и побывав на берегу, мы вернулись в Аревичи.

Уже стемнело. Ехали крупной рысью по песчаным кучугурам, заросшим верболозом. Казалось, в кустах, освещенных яркой луной, к нам наперерез гурьбой бегут какие-то таинственные существа. Перед Аревичами перешли на шаг. Быстрые тени исчезли. В одной из хат недалеко от штаба пели.

- Заедем к разведчикам.

Комиссар спрыгнул с коня, привязал его у калитки и зашел во двор.

В хате, где жил командир разведки капитан Бережной, находилось еще несколько разведчиков: Черемушкин, Мычко, Архипов, Землянко, Лапин, Володя Зеболов.

Только что кончили ужинать.

- Товарищ комиссар, чайку с нами!..

- Не откажусь.

Черемушкин подсел к Рудневу:

- Скоро с курорта тронемся, товарищ комиссар?

- С какого, Митя?