- "Презренный мир!.." Ой, Митрофан проклятый, саврас без узды!..
Митрыч мрачно и сосредоточенно подсказывал:
- "Несча-астный..."
- "Несча-астный..."
- Морской союз идет на континент! - крикнул Сергей.
Он и Вегнер выскочили из воды и вцепились в Митрыча.
Четыре тела слились в общую кучу. Они возились и барахтались на траве. Мелькало крас-ное, напряженное лицо Митрыча и его огромные мускулистые руки, охватывавшие сразу двоих, а то и всех троих. Токарев сидел на скамейке, смеялся и смотрел на борьбу. Ему бросилось в глаза злобно-нахмуренное лицо Сергея, придавленного к земле локтем Митрыча. Наконец, Борисоглеб-ского подмяли под низ, и все трое навалились на него.
Все еще со злым лицом, Сергей запустил ему палец в живот и крикнул:
- Пой: "Проклятый мир!"
- "Прокля-атый мир!" - покорно заорал Митрыч - так дико, что галки на ивах всполох-нулись и с криком полетели прочь.
- Дальше.
- "Презре-енный мир!.. Несчастный!.. Ненавистный мне мир!.."
Его выпустили. Все поднялись - красные, взлохмаченные, задыхающиеся. Шеметов поглаживал ладонью бока и возмущался.
- Этакая гнусная привычка! Чуть что, сейчас палец под девятое ребро,рад, что анатомию знает,- и пой ему: "Проклятый мир..." Да, может быть, я в этот момент совсем не расположен петь?
- Скоты этакие! Самому мне все брюхо разворочали! - сказал Митрыч.
- Ну, ребята, довольно возиться! - объявил Шеметов.- Нужно купаться. Чур, не брызга-ться...- Он вздохнул.- Только у меня что-то уж и охота прошла в воду лезть.
- А раньше большая охота была! - засмеялся Вегнер.
- Молчи ты, плюгаш паршивый! Предатель! Я с тобою и разговаривать не хочу... Владимир Николаевич,- обратился он к Токареву,- пойдемте в купальню, как полагается приличным людям.
Он взял Токарева под руку и важно прошел с ним в купальню.
- Ишь, всю купальню замочили! Порядочному человеку и выкупаться нельзя!
- Ну, вправду, ребята, чур, не брызгаться! Будет! - сказал Борисоглебский.
Вегнер и Сергей поплыли на ту сторону пруда. Митрыч три раза окунулся в купальне и вылез в пруд.
- У-y, пес твою голову отверти! Хорошо!
Он в восторге гоготал, подпрыгивал и окунался до плеч. Токарев тоже влез в воду. Только Шеметов стоял, опираясь о перекладину купальни, и болтал ногою в воде. Он ворчливо говорил:
- Ключи у вас здесь какие-то бьют на дне, что ли? Вода какая холодная!
- Лезь, Сашка, а то опять обрызгаю! - крикнул с того берега Сергей.
- Я тебе "обрызгаю"! - погрозился Шеметов и вздохнул.- Нет, ей-богу, я нахожу это прямо безнравственным: зачем я буду насиловать свое тело? Я и без того прозяб, инстинкт тянет меня согреться, а какой-то нелепый долг повелевает лезть в холодную воду.
Митрыч стоял по грудь в воде и мылил голову. Шеметов встрепенулся, тихонько сосколь-знул в купальню и исчез под водою.
- У-у-уй!!! - завопил Митрыч и шарахнулся к берегу.
Из воды вынырнуло смеющееся лицо Шеметова.
- Ну, брат, напугал ты меня! Я думал - рак!
- "Ра-ак..." Будешь ты вперед "Проклятый мир" заставлять меня петь?
Сергей крикнул:
- Ну, ребята, одевайся! Скорей! А то поздно будет!
Они оделись и пошли к Дому.
На широкой каменной террасе, заросшей диким плющом, кипел самовар. Все уж пили чай. Конкордия Сергеевна растирала деревянною ложкою горчицу в глиняной миске.
Катя выставила из-за самовара свое розовое молодое лицо и лукаво спросила:
- Какую это вы, Шеметов, песню пели на берегу?
Шеметов вздохнул:
- Это мы с Митрычем спевались. Дуэт из "Демона". Он Демона пел, а я Тамару,- томно сказал он.- А что, хорошо? Производит эстетическое впечатление?
- Прелестно! Производит...
- То-то! - проворчал Шеметов.- А вы думали, что только вы способны доставлять эстетическое наслаждение, разыгрывая своих Шопенгауэров?
Катя расхохоталась и в восторге забила в ладоши. Варвара Васильевна невинно спросила:
- А это хороший композитор - Шопенгауэр?
- Он Шопена хотел сказать! - засмеялась Катя. И все засмеялись. Шеметов презрительно оглядывал их.
- Смеются!.. Как будто композиторы бывают только в области музыки!
- А где ж они еще бывают? - спросил Вегнер.
- Где! Да хоть в философии. Среди твоих немцев есть целый ряд философов-композиторов, - например, тот же Шопенгауэр, Ницше... Платон...
- Да Платон вовсе не немец.
- Поэтому я об нем и не говорю. Вот еще - Фихте...
- Ну, ну, припомни, каких ты еще философов слышал,- засмеялся Сергей.Вали: Гегель, Лейбниц, Шеллинг, Кант...
Шеметов сердито ответил:
- Нет, они были сухими рационалистами. В них не было этого... порыва, экстаза, что ли...
- Какой нахал! - вздохнул Вегнер.
- А каким голосом говорит свирепым, как будто хочет смертоубийство совершить? - воскликнула Варвара Васильевна.
- Я самым обыкновенным голосом говорю.
- Да, обыкновенным! - сказала Катя.- Мама, смотри, он тебе голову скусит! Налей ему поскорее чаю, умилостивь его!
- А, чтоб вас бог любил! - смеялась Конкордия Сергеевна, разливая в стаканы чай.
Все усердно ели и пили. Пришел Василий Васильевич, загорелый старик в больших сапогах и парусиновом пиджаке. Конкордия Сергеевна налила ему чай в большую, фарфоровую кружку с золотыми инициалами. Василий Васильевич стал пить, не выпуская из рук черешневого мундшту-ка с дымящеюся папиросою. Он молча слушал разговоры, и под его седыми усами пробегала легкая, скрытая усмешка.
Таня встала.
- Ну, господа, напились? Пойдемте!
- Идем!
V
Быстрым шагом они шли по дороге среди ржи. Солнце садилось в багровые тучи. Небо было покрыто тяжелыми, лохматыми облаками, на юге стояла синеватая муть.
Безветренный, неподвижный воздух как будто замер в могильной тишине.
Сергей, с странным, нервным блеском в глазах, радостно потер руки.
- Гроза будет! Чуется в воздухе!
- Господа, пойдемте подальше! - оживленно сказала Таня.- Ведите, Сергей Васильевич!.. Да поскорее, господа, что так медленно?
Катя засмеялась:
- Медленно! И так почти бежим.
- Правда; гроза будет? - встрепенулась Темпераментова.- Так тогда лучше воротиться, захватить калоши; а то все утонем.
Шеметов проворчал:
- От утопления калоши не могут спасти.
Ольга Петровна радостно засмеялась и поправилась:
- Не от утопления, а чтоб ноги не промочить.
Митрыч неуклюже шагал по пыли своими большими сапогами. Слегка заикаясь, он заговорил:
- Не только не спасут калоши, а в них и топиться ходят. У нас в селе, где мой батька пса-ломщиком служил, был поп, у него сын, в семинарии учился со мною. Смирный был мальчишка, того... Скромный. Ну, ладно. Вот раз попал он в компании на ярмарку,- то, другое, и напился вдрызг, до риз положения; не знает, как домой попал. Утром проснулся - голова трещит, лохма-тый; лежит и стонет: "Олёна, а Олёна! Подай мои колоши!.." У нас там, в Олонецкой губернии, на о говорят. Вышел на двор, вцепился в волосы... "О, позор, позор!.. Где мои колоши? Пойду утоплюся!.."
Катя вдруг воскликнула:
- Господа, посмотрите, что наверху делается!
Тучи - низкие, причудливо-лохматые - горели по всему небу яркими красками. Над головою тянулось большое, расплывающееся по краям, облако ярко-красного цвета, далеко на востоке нежно розовели круглые облачка, а их перерезывала черно-лиловая гряда туч. Облако над головою все краснело, как будто наливалось кроваво-красным светом. Небо, покрытое странными, клубящимися тучами, выглядело необычно и грозно.
- Смотрите, господа, смотрите, какое у Митрыча красное лицо,засмеялась КатяГ
- Да у вас еще краснее,- возразил Шеметов.
- У всех, у всех! Господа, посмотрите друг на друга! И дорога! и всё!
