* * *

Ночь была безлунная. По темным улицам колонии бродили одинокие солдаты. Около ворот какого-то дома два колониста раскуривали трубки. Они стояли почти вплотную и почти упираясь друг в друга лбами. Спички в руках у них задувало, и колонисты ругались.

- Ей-богу!.. Не веришь?.. Так и сказала,- продолжал рассказывать поручик Науменко, помахивая на ходу тонким прутиком ивы.- "Вы словно большой дворовый щенок,- сказала она.- У вас большие, мохнатые лапы. Когда вы ходите, лапы у вас разъезжаются..." Ей-богу! - Поручик Науменко засмеялся.- "И неуклюжи вы,- сказала она.- И гадите на ковер. И грызете ножки дивана. И лаете на всех, так, зря, по молодости..."

- Это верно, пожалуй!

- Подожди!.. "Но таким, как вы сейчас,- сказала она,- таким вот я и люблю вас". И она целовала меня в лоб, потом в щеку, потом в губы...Поручик Науменко бросил хлыст в канаву.-...Потом в губы!.. Господи, как она целовала!..

Мы уже подходили к желтому домику вдовы Шмитке.

- Если б ты знал, как она целовала!..- еще раз повторил поручик Науменко и быстрыми шагами направился к воротам.

Минут через десять он нагнал меня снова.

- Слушай!.. Ты не видел его? - быстро спросил он, подбегая.

- Кого?

...За-сви-ста-а-ли каза-казаченьки

В пo-ход с полу-но-о-о-чи!

пели где-то вдали солдаты.

За-пла-ка-ла моя

Ма-ру-сень-кааа...

- ...Вышли они вместе. Я видел! - Поручик Науменко от волнения заикался.- Потом она вернулась и заперла за собой дверь... Она не пустила меня... Она сказала: "Сплю, поручик"... Но ведь это неправда! Скворцов обещал ей вернуться... Я слыхал... Послушай, он прошел здесь?.. Да? Здесь вот? Прямо?..

Песок под его ногами хрустел недолго. Очевидно, поручик Науменко побежал.

На следующее утро нас рано подняли. Рота уже стояла возле подвод.

- Где ж он остался, мать его в закон! - кричал ротный.- Немедленно найти! Обыскать все хаты! Барбосы! Баб не видели!..

Возле ротного стоял поручик Скворцов.

- А кто разберет!.. Я ж рассказывал вам, поручик. Как еще ночью отшил я его, он - через забор и в поле куда-то...

- Никак нет, и у дамочки нету,- подошел Галицкий.- И не было, говорит.

- Несут, несут! - раздались в это время голоса за нами.

Мы обернулись.

Поручика Науменко несли за ноги и за руки. Ротный быстро пошел ему навстречу. Потом остановился.

- Барбос!

- Напился...- сказал поручик Скворцов, уже взваливая поручика Науменко на подводу.- Так-с, так-с!.. Для храбрости, значит! Проучить меня думал! Иль с горя? Ах ты, мальчишка! Щ-ще-нок!..

И опять загремели колеса.

Бой мы приняли только на третий день, под селом Орлянкой, рано утром, после ночи, проведенной в степи под телегами.

- Это не бой!.. И не победа это!.. Это полпобеды!..- сказал ротный, закуривая, когда мы, не доходя до Орлянки, расположились на лужайке возле ее огородов.- Ни одного пленного! Какая же это, к черту, победа!

В селе было тихо. В конце улицы, выбегающей к нам на лужайку, скрипел журавль колодца. Около колодца суетились сестры. Раненых проносили мимо нас.

- Легонько!.. Ле-го-о-онько! - тихо просил с носилок молодой безусый солдат, с черным лицом и желтыми, как солома, бровями.- Земляк... Милый... Ле-го-о-нь-ко!..

И вдруг за спиной у нас раздался выстрел.

- Сюда! Сюда!.. Дышло!..

- Сюда! Санитары!..

Поручик Скворцов лежал на земле, около бугра, густо заросшего таволгой. Наган из рук его выпал. Пальцы были разжаты. Фуражка скатилась. С виска, расползаясь по щекам, медленно капала кровь.

- Отойди! - кричал ротный на сбегающихся со всех сторон солдат.Отойди! Чего не видели?

- Отойди! - у него под боком кричал штабс-капитан Карнаоппулло.- Чего не видели? Подошел фельдшер. Нагнулся.

- Конец! - И отошел к бугру, чтоб вытереть о таволгу руки.- Медицина здесь запоздала. Разрешите унесть?

- Несите!

- Неси!

- Тижолый! - Санитар Трифонов, здоровый солдат, с длинными до колен руками, взвалил поручика Скворцова на спину.- Тижолый!.. Мертвый, он всегда тижалей! А куда нести-то?

- К штабу неси!

- Раз, два, три... четыре. Четыре пули, поручик! Одна у него оказалась лишней...- сказал мне подпоручик Морозов, бросил наган на землю и приподнялся, ища кого-то глазами.

А за селом, для всех неожиданно, вновь торопливо заработал пулемет. Мы бросились к винтовкам.

Все. что происходило после, можно было считать секундами.

Мы сбежали с холмов за Орлянкой.

- Да подравняйте!.. Да под-равняй-те це-пи! Звенела шрапнель.

- Интер-валы! - опять закричал ротный.- Держите интер-ва-лы!..

В садах, за нами, шрапнель косила сучья деревьев.

- Сбеги ниже! - крикнул я, и вдруг, бросив винтовку, сжал рот ладонью и, спотыкаясь, быстро побежал вдоль цепи.

Сквозь пальцы мои била кровь. Боль по лицу бежала кверху и уже, казалось, звенела в ушах.

- Ложись! Ложись!

- Ин-тер-ва-лы!

- Куда! Да ложись! Выведут!

Я повалился на землю. Помню,- в траве, под самым моим лицом пробежала ящерка.

В полдень, когда я вышел из сельской школы, где помещался наш перевязочный пункт, под оградой церкви густо стояли носилки.

"Три недели и вновь в строй! - думал я, вспоминая слова сестры.- Вот тебе и отдых!.."

Раненые стонали. Какой-то унтер-офицер, вытянув руки вверх, ухватился за ветви акации, перегнувшейся к нему через ограду, и, очевидно в бреду, раскачивал их со всей силой. Кто-то рядом с ним лежал совсем неподвижно. Я подошел и вдруг быстро наклонился.

...Глаза поручика Ауэ были открыты. Он в упор смотрел на меня, но, кажется, не узнавал. Ни гимнастерки, ни рубахи на нем не было. Волосатая грудь часто и высоко подымалась. Живот был забинтован. На широкий бинт падали все новые листья.

- Последний из могикан офицерской касты! Выживет ли?.. А жаль!

Я обернулся. За мной стоял поручик Злобин, тоже легко раненный.

- Тяни, тяни,- вытянешь! - кричал унтер-офицер, раскачивая над нами акацию.

А вдоль ограды выстраивались носилки...

Недели через три-четыре, проведенные мною при хозяйственной части (у меня всего-навсего была пробита осколком губа, и в тыл меня не отправили), я вновь возвращался в роту.

Полк стоял в Верхнем Токмаке.

- Господин поручик! - окликнул меня на улице Галицкий.- Возвращаетесь?

...Пустыми гильзами из-под патронов на улице играли ребятишки. Бродила одинокая свинья, тонконогая и худая.