Ты — как утро. Слышишь меня, Каричка?
В тех же газетах, критиковавших профессора Ф.М.Гаргу, были короткие, сообщения, что через несколько часов редакции начнут в дневных выпусках публикацию отчета о заседании Совета ученых Земли. В гравиплане, мчавшем меня и Каричку с огромной скоростью домой, мы прежде всего взяли светогазету и включили радио. Передавали музыку: очевидно, заседание Совета не транслировалось, было закрытым. Первые полосы газет ровно в двенадцать стали меняться на наших глазах: одна за другой исчезали прежние колонки и возникали строки, которые мы проглатывали мгновенно, замерев от изумления.
Присутствовали почти те же, ученые, которые были на последнем Совете. Доклад профессора А.М.Бригова назывался «Теория П-поля».
Прежде всего, сказал Аксель Михайлович, это сообщение — результат труда большой группы физиков, астрономов, математиков: научных коллективов, возглавляемых К.Д.Сомерсетом, И.Д.Бродским, И.К.Поргелем, Р.Д.Чернышевым, В.Р.Нуд-Чаха, Ф.К.Гримменгауд, которые поручили ему проинформировать членов Совета о теории нового П-поля. Эта теория родилась из исследований в области космографии, наблюдений за природой космического объекта, называемого облаком, а также из дальнейшего развития теории единого поля.
Фотография показывала Акселя стоящим у доски с куском мела в руке: он вносил поправки в известные всем уравнения. Газеты не приводили уравнений, но и без них была ясна суть переворота, произведенного, как всегда, строгой логикой математики. Пространство Вселенной наполнено не только гравитационными волнами, но и волнами негравитационного притяжения, энергией, которую ученые назвали универсальной силой притяжения или, вкупе с гравитацией, П-полем. Физики давно догадывались, что таинственная энергия рождается сгустками сверхплотного вещества в ядрах галактик, вещества с незвездными свойствами, которое, однако, по массе в миллионы раз больше средних звезд. Вот она, эта сила гигантского звездного механизма, не уловимая прежде ни в одной лаборатории Земли, выстроилась в ряды стройных уравнений, брошенных на черное поле доски сильной рукой Бригова… Я смотрел на фотографию и видел гигантское фейерверочное колесо Галактики — оно вращалось, меняя свой световой узор, по законам уравнений на доске Совета.
— Что ты делаешь? — Каричка схватила меня за руку.
Я и не заметил, как начал чертить карандашом прямо на столе: спирали галактик, облака туманностей, звездные шары. А между ними — крохотная ракета.
— Сейчас умер паровоз, — торжественно сказал я. — Ты понимаешь? Это великая минута.
— Нет, не понимаю. — Каричка покачала головой. — Что еще за паровоз?
— Какая ты недогадливая! Мы не можем лететь к далеким звездам — почему? Лететь на наших ракетах в другие галактики — это все равно, что двигаться к Луне на паровозе. Теперь все будет иначе. Слушай!
Я вскочил и одним взмахом руки начертал пространство Вселенной, заполненное энергией П-поля. Отныне оно открыто для космических кораблей. Используя колоссальную энергию П-поля, корабли улетят к далеким мирам, развивая околосветовую скорость, которая снилась пока только фантастам. Грань видимого — невидимого преодолена простыми знаками уравнений. Так прибыло к нам со дна космического колодца, мерцающего отражением далеких миров, облако.
— Ты в этом уверен? — удивленно спрашивает Каричка.
— Конечно! Недаром мы так долго гонялись за ним. Должны же мы что-то открыть!
В этот момент я представил коварно усмехающийся шар: он понимал, что его устройство по-прежнему загадочно, и был доволен своей неуловимостью. Ничего, сказал я ему, нам уже известна твоя таинственная сила: человек оказался верным себе, сломав привычные представления, расширив границы знаний одним взмахом своей слабой руки. Доберемся и до твоей сердцевины!
Как бы в подтверждение моих мыслей Бригов, сделав паузу, заговорил о природе космического облака. Пауза насторожила прежде всего журналистов, которые вели репортаж для газет с заседания: они почувствовали значительность момента.
Разом исчезли все прежние строки, первые же фразы докладчика легли на белый газетный лист крупным шрифтом.
«Несколько дней назад ретрансляционная станция Земля — Марс в течение часа принимала серию импульсов, — так начал профессор Бригов свое сообщение. — Вычислительный Центр расшифровал сигналы. Они представляют четыре закодированные схемы, фотографии или картины — можно называть как угодно. Установлено, что источник передачи — космический объект или, вернее, группа космических объектов. Они движутся с околосветовой скоростью в направлении звезд Сириус А и Сириус Б на расстоянии примерно одного светового года от Земли. Те же сигналы были уловлены антеннами космического корабля «ЗМ-78», что свидетельствует о их мощности. Пассажиры и экипаж корабля наблюдали необычные оптические изображения непосредственно в космосе. Фотографии, кинокадры и описания очевидцев дают основание считать эти изображения идентичными сериями закодированных импульсов. Предлагаю вашему вниманию сообщения, поступившие от космических объектов…»
Здесь я сделаю небольшое отступление и, забегая вперед, передам по возможности точно впечатления одного из очевидцев. В том корабле, который сразу стал знаменит, потому что пассажиры — и те, кто видел, и кто танцевал или пел и ничего не видел, — еще целый год развлекали своих знакомых «потрясающими рассказами», в том самом корабле «ЗМ-78» летел мой приятель Олег Спириков, лунный физик, которого я то и дело встречал на космодроме. Олег лишен опасного воображения и потому не способен приврать или дорисовать увиденное несуществующими деталями. Хотя я услышал его рассказ позднее, когда уже многое знал, все равно он взволновал меня. И я уверен в полной его правдивости.
«Я сидел на прогулочной палубе и читал книгу. Не знаю, зачем я сюда забрел, во всяком случае, не любоваться звездами. Наверно, я теперь навсегда испорченный человек — не могу торчать в помещении. Мне надо, чтоб над головой была бесконечная дыра, кое-где утыканная сгустками материи, тогда я спокоен. И все же столик, лампа, кресло, какой-то приятный уголок — все было здорово. Уют, комфорт, постоянная гравитация — на Луне этого не найдешь; там и книгу-то читать не хочется: не ощущаешь ее веса на ладони. Ну, словом, я чувствовал себя бродягой-студентом, у которого впереди длинные каникулы. Помню, заметил краем глаза Сириус, подмигнул ему и сказал: «Здорово, песья звезда. Раз ты мне светишь, значит, у меня каникулы».
И вот то ли кто крикнул, то ли еще что, но поднимаю я голову и вижу сквозь прозрачный потолок такую картину. Идеально четкий строй каких-то круглых штуковин, причем чуть смазанных, значит, они летят, и самая последняя, самая большая — прямо перед носом корабля. Ты знаешь, Март, я насмотрелся много всякой чертовщины в космосе, но тут мне и в голову не пришло, что это такое. Единственное, что вспомнил, это твое лицо, когда ты носился в гравилете вокруг облака. Вспомнил и непроизвольно ухватился за кресло: эге, думаю, сейчас мы туда нырнем. Смешная мысль, особенно в корабле, когда знаешь, что впереди нет ничего — ни ледышки, ни камешка, ни пылинки — верно?.. Я схватил кинокамеру — она всегда болтается на боку — и стал снимать. Тоже, в сущности, автоматическая привычка, но что поделаешь: рассказам о галлюцинациях никто не верит, а кадры — это уже документ. Что творилось на палубе, этого я ничего не видел — снимал, пока картинка не исчезла.
Сначала все молчат. Молчат и смотрят. Понимают, что случилось нечто серьезное. Ну, а потом — кто во что горазд: бегут с палубы и на палубу, спорят, считают, сколько их было, этих шаров. А какая разница — сколько? Главное, что они появились ни с того ни с сего и пропали. Мистика? Обман зрения? Межзвездное телевидение? Ничего не понимаю. Ладно, подождем, что будет дальше.
А дальше, минут через десять, новая картинка, как бы схема. Опять архигигантских размеров, трудно даже сказать — каких, масштаб ведь не определишь. Но я уже наготове: снимаю по частям.
