- А вот... будет хорошая погода... так мы и поедем в город... - скажет старик, посматривая в окно сквозь тусклые стекла летних и зимних рам. Видишь, какая пасмурная погода...
- Бог с вами, какая пасмурная, - скажет няня, - если уж эта пасмурная, так светлой-то нам и не дождаться.
- Сырость в воздухе, - проговорит старик, - это я чувствую по себе... так и дущит...
Во время ночей старик мается на постели и также все бормочет:
- Совсем сна нет... вить уж скоро, чай, заутреня? Заутрени скоро!..
0-хо-хо!
- Ого, - ответит- домовой, повернувшись за печкой с боку на бок.
- Смотри пожалуй... где это стучат? Чу, стучит... а?
- Ага! - отзовется домовой.
Старик начнет прислушиваться, потом кликнет сонного Бориса и спросит:
- Где это стучит?
- Нигде не стучит.
- Что-о?
- Нигде не стучит, - крикнет Борис на ухо.
- Что ж эхо... в голове, стало быть, стучит?..
И старик снова начинает прислушиваться, где стучит: в голове или вне головы. А Борис, уходя, бормочет себе под нос:
стучит! Черт, домовой стучит, прости господи! Ляжет, а домовой и начнет его душить за ложь и брань.
II
Так проходили годы. Сашенька подрастала, старик дряхлел и час от часу становился мнительнее и боязливее за внучку. Соблазн ему представился во всем ужасе. Припоминая свою храбрую молодость, он знал, что девушка в 15 лет как кудель: стоит только бросить огненный взор - и загорелась. Не доверяя и глазу старой няни, он без себя не стал отпускать Сашеньку даже в церковь. Напрасно няня представляла ему, что это великий грех, - Когда ж вы соберетесь-то сами? - говорила она ему.
- А вот... погода будет получше... поедет в соборы... в соборы поедем... покуда дома помолится... все равно;..
- Нет, не все равно! грех!
- Ну, ну, ну, ты дура... По-вашему, не грех женихов выглядывать!..
- Что ж такое? А по-вашему как? По-нашему, дай бы бог, чтобы нашелся женишок Александре Васильевне, - отвечала няня с сердцем.
Старик пришел в ужас.
- Молчи!., дура!.. Я прогоню тебя! - вскричал он. - Видишь, что говорит!., научит еще ребенка под окном сидеть, напоказ!., окон на улицу у меня ни под каким видом не отворять!., слышишь?
а не то заколочу! Я тебя заколочу и окна заколочу!
- Слава тебе господи, дослужилась до доброго слова! - проговорила няня, залившись слезами.
Тревожное опасение за внучку день ото дня увеличивалось.
Только и думы у старика: как бы скрыть свое сокровище от обаяния какого-нибудь чародея.
"Где- ж усмотришь за девочкой, - думал он, - выглянет на улицу - и беда! Вон, эво, так и шныряют проклятые ястребы - нет ли в окне добычи".
Подозрительный глаз старика так и преследовал всех молодых людей, проходящих по улице. Как на зло ему, большая часть останавливалась, чтоб посмотреть на два старинных домика. В самом деле, после 12-го года они одни красовались посреди пожарища и казались такими завидными для всех погоревших, что, проходя мимо, каждый останавливался и восклицал: "Смотри пожалуй, кругом все обгорело, а эти чертовы избушки стоят себе как будто бы ни в чем не бывало!.. Ей-богу, на удивление!"
Но вскоре все соседство как будто разбогатело после пожара - вместо деревянных домов выстроило себе каменные палаты, и снова все прохожие, вместо умилительного взгляда на почтенную древность, восклицали: "Смотри пожалуй, две чертовы избушки втесались между каменных палат! Ей-богу, на удивление!"
Эти остановки проходящих и любопытство взглянуть на обросшие зеленым мохом домики мнительный старик понимал посвоему.
- Ох, эти мне, - бормотал он про себя, - глазом не видят, так чутьем слышат.
Долго придумывая, как бы охранить внучку от соблазна, старик наконец ухитрился.
- Постой, погоди, молодцы, - сказал он, - я вас проведу мимо двора щей хлебать!..
И тотчас же, несмотря ни на горе покорной внучки, ни на слезы и ропот ее няни, приказал обстричь под гребешок прекрасные волосы Сашеньки. Потом велел Борису вынуть из сундука все старое платье и принести к себе.
Притащив груду рухляди, Борис, кряхтя, сложил ее перед стариком и, казалось, начал приподнимать по очереди слежавшиеся дружно тени нескольких поколений огромного некогда семейства. Память о далеком прошедшем ожила перед двумя стариками, но барин думал о своем.
- Тут должна быть курточка Кононушки! - - сказал он.
- Где ж тут курточка? - отвечал Борис, перебирая и рассматривая мужские и женские платья прошедшего столетия. - Это не курточка!
- Покажи-ко: какая ж это курточка, это камзол дедушкин...
- Эка, - проговорил Борис со вздохом, - носить бы да еще носить!., бархат-то! а?.. Это робронт!.. Кажись, покойницы матушки... Дай бог ей царство небесное.
- Покажи-ко. Какая ж это курточка?..
- Какая ж курточка, кто говорит... кафтан-то ваш... а? шитьето какое!.. Кажись, Пелагея-то Васильевна своими руками вышивала., материал-то! Не то, что теперь!..
- Не матерчатая, а суконная, я тебе говорю!..
- Суконная? Так бы вы и сказали... Какая ж суконная?..
Вот суконный-то ваш мундир весь моль съела...
- Как моль съела? Покажи-ко.
- Словно решето.
- И Кононуяшину курточку-то моль съела?..
- А бог ее знает: вот ведь тут ее,нету... Разве в другом.
сундуке.
После долгих поисков курточка была найдена. Старик обрадовался, призвал Сашеньку и велел ей надеть, а на шейку повязать платочек.
- Для чего же это, дедушка? - спросила она.
- Для чего! Ты у меня будешь амазонка... Посмотрись-ко в зеркало... хорошо? Ты у меня будешь амазонка...
- Да что ж это, для чего ж это, сударь, нарядили так барышню-то?
- А для того, что я так хочу. Ты, дура, не знаешь ничего, так и молчи. Немножко широка... сошьем новенькую, поуже, к празднику... так и ходи. Ты у меня будешь амазонка, в амазонском платье.
- Вы говорили, дедушка, что в амазонском платье верхом ездят... Помните, проехали верхом какие-то дамы?.. Вы будете меня учить верхом ездить?
- Верхом!.. чВидишь ты какая!., погоди... вот подрастешь, лет через десяток... а теперь и так хорошо... и под окошко сядешь...
не простудишься... а то грудь и шея открытые... не годится...
Распорядившись таким образом, старик успокоился, рад выдумке. Сядет подле окна, посадит подле себя внучку и насмехается в душе над проходящею молодежью.
