В Хуайнани встретились восемь гунов.
Он здесь сидит, а ведает, что происходит за тысячи ли.
Прибежал к дому господина Ху.
Урезали землю - императорскому двору жемчуга
недостает.
Отправились к небу, взяв внешность чистых
подростков.
Напоили людей немного вином.
Послали гостя внезапно ветер обуздать.
Небесный старец может управлять стихиями.
Мой наставник не владеет Пустотой.
Благодарю наставника, от радости прыгаю
И не смею спросить о непонятном для меня.
В этом стихотворении речь идет о восьми гунах из китайской легенды о даосских волшебниках, владевших искусством изготовления эликсира бессмертия, которые явились ко двору императора, но привратник отказался их впустить, сказав, что император нуждается в продлении молодости и они вряд ли могут ему помочь. Оскорбленные даосы тут же превратились в "чистых подростков", после чего потрясенный привратник допустил их ко двору императора. Но легенда на этом не завершается. Далее в ней говорится, что эти даосы-волшебники убедили императора под каким-то предлогом пойти с ними на некую священную гору, захватив при этом как можно больше золота, закопав которое в землю, он обеспечит себе бессмертие. А после этого все они, утверждает легенда, вознеслись на небеса. Такому здравомыслящему читателю, каким был Ван Вэй, подобный финал не мог не показаться надуманным. Скорее всего у этой истории, если она имела место, мог быть один финал трагический, что, вероятно, и имел в виду Ван Вэй. Произведение во многом отражает иронию, а возможно, даже горечь, вызванную отсутствием последовательности. Поэту от всех подобных историй остается лишь прыгать от радости, не смея спросить наставника о непонятных вещах. Да и в буддизме, похоже, наставник Цзяо совершенно не искушен, иначе не стал бы поэт говорить о том, что "мой наставник не владеет Пустотой", т. е. не достиг совершенства в буддийском учении. Ван Вэю ближе буддийское вероучение, - во многих своих произведениях-раздумьях поэт пытается оправдать те или иные противоречивые положения буддизма, приводит аналогичные противоречия из традиционных китайских учений.
Несомненно, что у Ван Вэя было немало наставников-друзей из числа буддийских и даосских монахов. От даосского наставника, мало в чем убедившего Ван Вэя, поэт направляется в горы, в буддийский монастырь, к наставнику Даои. Оставшись на ночлег в монастыре, Ван Вэй пишет стихотворение "Остановился на ночлег у наставника буддийского монастыря Даои". Это произведение можно разделить на две части, первая часть которого повествует исключительно о наставнике монастыря Даои, предающегося созерцанию вдали от суетного мира:
Почтенный Даои приютился на горе Тайбо.
Высокая вершина глядит из облачной дымки.
Буддийские храмы все в пещерах находятся,
И радужный дождь с одной стороны горного пика.
Следы Даои сокрылись ради исчезновения желаний,
И имя его по причине, что учение создал, передается.
Птица появилась даже, чтоб проповедовать дхарму,
Гости ушли, а он погрузился вновь в созерцанье
глубокое.
Поэт вслед за своим духовным наставником Хуэйнэном не рассматривает, однако, сидячее созерцание в качестве единственного способа постижения Истины. Поэту по душе и прогулка в горах, на лоне природы, где можно свободно, естественно размышлять. Чаньские наставники требовали от своих последователей естественного течения мыслей, призывая не напрягать свой разум, не перегружать его книжной премудростью, утверждая, что лишь собственная природа человека может обеспечить достижение состояния просветленности. Ван Вэю по сердцу окружающая буддийский монастырь прекрасная природа, где Даои укрылся от забот и суеты мирской жизни ("...следы Даои сокрылись ради исчезновения желаний"). Ван Вэй намекает в этом стихотворении на буддийскую легенду ("...птица появилась..."), в которой говорится, что на проповедь одного из буддийских наставников прежних времен прилетела птица и даже заговорила, настолько сильным оказалось слово Будды. После проповеди чудесная птица полетела в иные места, разнося буддийское вероучение по свету.
Во второй, лирической, части стихотворения Ван Вэй не устает восхищаться красотой открывшегося ему пейзажа, поэту словно не верится, что он и сейчас, в данную минуту, находится в заоблачных высотах, в тиши буддийского монастыря, где даже слышно, как вдали журчит далекий источник:
Днем ходил я, когда на соснах высыхала роса,
Вечером отправлялся в сторону монастыря.
Жилище в горной пещере сокрыто густым
тростником,
Ночь тиха - слышно далекий источник.
Прежде это все в заоблачной было заре,
А сейчас предо мною, у постели моей.
Под впечатлением очарования природой поэту приходит мысль не только остаться на ночлег в монастыре, но даже и стать монахом, целиком посвятив оставшиеся годы учению Будды:
Лишь разве остаться здесь ночевать?
Хотелось бы мне монахом стать на все оставшиеся
годы!
Но нет, минутное настроение прошло, Ван Вэй связан с жизнью земной многими узами, не желает он и походить на полуголодную и оборванную монашескую братию, для которой любая неприхотливая пища кажется "ароматной кашей", о чем поэт и пишет в стихотворении "Прохожу мимо жилища чиновника Лу, вижу, монахи пришли на трапезу, написал вместе с ним":
Побираются пищей - все для них ароматная каша.
Платье ж скроено - словно заливные поля {*}.
{* Заливные рисовые поля, если посмотреть на них сверху, с горы. Возможно, как это произошло с Ван Вэем, когда поэт заметил, что поля словно скроены из множества лоскутов-заплат.}
Какую цель преследовал поэт, отдав на суд читателей подобное стихотворение? Слишком мало привлекательных черт рисует Ван Вэй, повествуя о буддизме, вряд ли захочется тому, кто увлекся буддизмом, оставаться его адептом, если его ничего не ждет, кроме земли небесных дхарм, где так холодно и пустынно:
Холодно и пустынно на земле дхарм небесных;
Осенние краски на небе чистого жилья {*}.
{* Одно из 18 небес, где обитают небожители.}
Вся жизнь человека, согласно буддизму, подчеркивает Ван Вэй, следует определенным законам:
