Наступило Первое мая. Праздник мы провели в Олешниках. Созвали население на митинг, выступили с речами, в которых рассказали о положении на фронтах, о международной обстановке, призвали крестьян активно содействовать борьбе в тылу врага. Жители были растроганы, угостили отряд скромным обедом - молоко, вареная картошка, после обеда все вместе пели песни: "Варяг", "По долинам и по взгорьям", "Реве та стогне Днипр широкий", "Лявониху". Декламировали стихи Маяковского, Есенина, Симонова, плясали. Старшина Воробьев лихо отбивал чечетку.

Разошлись по хатам поздно вечером, уставшие, довольные, повеселевшие. Какой-никакой, а праздник получился - наш, советский, в глубоком тылу фашистов, на истерзанной земле героической Белоруссии!

В четыре часа ночи часовой сообщил мне, что вблизи деревни прозвучала пулеметная очередь. Отряд был поднят по тревоге. Я решил боя не принимать, потому что под покровом ночи трудно было определить силы врага. Стали отходить. Но не было еще старшины Воробьева и двух бойцов, которые уехали на хозяйственную операцию. В ожидании их мы развели в лесу костер, обсушились от утренней сырости и решили здесь не только позавтракать, но и разбить временный лагерь.

Стали сооружать шалаши, а начальник штаба Луньков и старший радист Лысенко отправились на поиски подходящего места для рации.

Забрались на холм и увидели на вершине соседнего холма часового в форме советского десантника. Бойцы знали, что никаких десантов последнее время в этом районе не выбрасывалось, иначе Москва сообщила бы нам об этом. Луньков залег и стал следить за часовым, а Лысенко побежал ко мне. Выслушав доклад, я поднялся на холм, в этот момент к часовому подошло еще двое, тоже в нашей десантной форме. Заметив нас, открыли огонь. Все стало ясно: это переодетые каратели!

Я приказал не отвечать врагу и отходить. Мигом потушили костер, собрали имущество, снялись и углубились в небольшой соснячок, где я отдал распоряжение:

- Залечь, не разговаривать, приготовить гранаты!

Стрельба приближалась и усиливалась. Над головами свистели пули. Всем хотелось спать и есть, но это было невозможно: силы гитлеровцев, съехавшихся к Олешникам на машинах, намного превышали наши силы, сражение с ними стало бы для нас губительным.

Но им не удалось обнаружить отряд. К вечеру стрельба стихла, а с наступлением ночи блокированный район мы покинули.

...В течение мая я регулярно получал сведения о деятельности подпольщиков и партизан. Благодаря нашим связным мы сумели провести в Минской зоне первую партизанскую конференцию.

Посланный в Смолевичский район Иван Викторович Розум установил связь с партизанским отрядом, впоследствии названным "Разгром", которым руководил партийный работник Иван Леонович Сацункевич. После этого наш связник решил навестить своих родственников, живших в этом районе, но сделал это недостаточно осторожно. Деревенские полицаи схватили Ивана, установили его личность. Соорудили в центре села виселицу и повели смелого бойца на казнь. Но пока шли приготовления к публичной расправе, местные жители сообщили об этом в отряд Сацункевича. И они, чтобы выручить Розума, дали полицаям бой. Налет был внезапным, стремительным и блестяще удался. Правда, в перестрелке был тяжело ранен наш боец. Его оставили лечиться на партизанской базе. Болел он долго. Для окончательной поправки в декабре я вынужден был эвакуировать его на самолете в Москву.

Мы с нетерпением ожидали возвращения группы старшины Воробьева, посланной в Заславльский район, и ранее отправленного туда на связь с партизанами лейтенанта-пограничника Николая Федоровича Вайдилевича. Ушедшие вернулись только в двадцатых числах мая, и вот что они рассказали.

Группа Воробьева быстро нашла в Заславльских лесах Вайдилевича, который успел сформировать там небольшой отряд и уже пустил под откос два вражеских эшелона. Воробьев передал ему мою инструкцию, взрывчатку и собирался возвращаться в отряд, а Вайдилевич со своей боевой группой намеревался укрыться в Налибокской пуще.

Когда во второй половине дня 22 мая в лесу внезапно затрещали автоматы, дозорные сообщили, что с трех сторон показались каратели. Командиры повели партизан через болото в глубь леса. Маневр осуществлялся под огнем противника, замыкавшего кольцо окружения. Вайдилевич был убит. Командование принял Воробьев.

- Вперед! За Родину! - крикнул он.

Партизаны, забрасывая карателей гранатами, прорвали окружение и стали от них уходить. Вслед храбрецам летели разрывные пули, однако в лесу они не причиняли большого урона, потому что разрывались даже от прикосновения к листве.

Партизаны уже оторвались от фашистов на полтораста метров, когда неожиданно упал Воробьев. Разрывная пуля попала ему в бок, ранение было смертельным.

- Вперед! - приказал он.- Уходите! Я вас прикрою, умру, как коммунист.

Партизаны стали отходить.

Лейтенант Любимов видел, как к Воробьеву подбежали два эсэсовца, склонились над ним и тут же взлетели на воздух. Последним движением герой взорвал гранату.

...Как-то в предрассветных сумерках майского дня спецотряд столкнулся в кустарнике с непонятными людьми. Они быстро залегли, защелкали затворами. На чистейшем русском языке раздалась команда:

- Первый взвод! Второй взвод! Пулеметы к бою!

Мы встревожились, приготовились к стычке. Судя по команде, перед нами находилось не менее полуроты хорошо вооруженных солдат. Но почему они говорят по-русски? Опять провокация? Стали перекликаться, выяснять отношения.

Оказалось - свои! Разведчики из партизанского отряда дяди Васи - майора Воронянского. Начальник разведки Владимир Романов с шестью бойцами шел на задание, принял нас за карателей, готовился к отражению атаки и, командуя, сознательно преувеличил силы, чтобы фашисты струсили.

- Не испугался целого отряда? - спросил я.

- Почему же не испугался,- ответил Романов,- война дело жуткое. Но поддаваться страху не имею привычки!

Очень мне понравился этот находчивый, отважный парень.

Посоветовавшись, мы вместе с разведчиками направились в их отряд.

На подходе к лагерю навстречу нам появился среднего роста, широкоплечий мужчина, внимательно осмотрел нас и попросил меня предъявить мандат. Убедившись, что перед ним спецотряд из Москвы, назвался:

- Начальник особого отдела Воронков.

Отряд дяди Васи оказался самым крупным из встреченных нами и даже имел свой особый отдел.

В лагере я познакомился с командиром и комиссаром отряда. Оба они произвели на меня прекрасное впечатление.

Василий Трофимович Воронянский, кадровый командир Красной Армии, попал в окружение и оказался во вражеском тылу. Линия фронта ушла далеко на восток, однако он не упал духом, не растерялся. В сентябре 1941 года он нащупал связи с партизанами и вскоре стал командиром отряда, который рос, укреплялся и к нашей встрече насчитывал уже 150 бойцов.

Один из тех славных сынов Белоруссии, кого партия оставила на оккупированной территории для организации народного сопротивления фашистскому режиму, комиссар отряда Иван Матвеевич Тимчук участвовал в партизанской войне с первых дней вторжения захватчиков. С декабря 1942 по сентябрь 1943 года он одновременно выполнял обязанности секретаря Логойского подпольного райкома КП(б)Б, а затем стал комиссаром Первой антифашистской партизанской бригады. За доблесть, героизм и особые заслуги в развитии партизанского движения И. М. Тимчуку присвоено звание Героя Советского Союза.

Сердцевину отряда Воронянского - Тимчука составляли патриоты, прошедшие суровую школу борьбы в минском подполье.

Иван Матвеевич, еще не старый человек, с большим умным лицом и слегка прищуренными глазами, предоставил командиру возможность ввести нас в детали оперативной обстановки, а сам изредка подавал короткие реплики, вставлял дополнения. Выяснилось, что неподалеку находились партизанские группы Асташенка и Лунина. Я немедленно послал к ним своих связных. Семья боевых друзей росла.