Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И снова перед нами не просто блестящий ораторский прием, но - прежде всего - умение увидеть в малом, в факте, казалось бы, совсем незначительном, явление огромной социальной, политической важности.

"Я позволю себе рассказать один происшедший со мной случай..."{162}

...Вероятней всего, случай, о котором рассказывал нам Ильич, произошел накануне, в последние дни декабря 1917 года, когда решением Совнаркома ему был предоставлен отпуск на несколько дней. Владимир Ильич провел их в Финляндии в одном из санаториев с 23 по 28 декабря.

Что же произошло на Финляндской железной дороге?

Владимир Ильич невольно оказался свидетелем разговора "между несколькими финнами и одной старушкой... Она сказала: теперь не надо бояться человека с ружьем. Когда я была в лесу, мне встретился человек с ружьем, и вместо того, чтобы отнять от меня мой хворост, он еще прибавил мне..." Да, "...не надо бояться человека с ружьем, потому что он защищает трудящихся и будет беспощаден в подавлении господства эксплуататоров. Вот что народ почувствовал, и вот почему та агитация, которую ведут простые, необразованные люди, когда они рассказывают о том, что красногвардейцы направляют всю мощь против эксплуататоров, - эта агитация непобедима"{163}.

В народной агитации, в доверии народа к солдату революции, к человеку с ружьем Ленин увидел залог мощи, непобедимости социалистической Красной Армии, которую надо было создать в кратчайший срок, ради которой (добиться передышки, выиграть время!) стоило идти на тягчайший, унизительнейший мирный договор с Германией.

А на следующий день, часам к 11, нас, старост групп и зав. курсами А. Смирнова, пригласили к Владимиру Ильичу.

В кабинете мы застали Свердлова и Подвойского. Обсуждался вопрос о создании новой революционной армии.

- Найдутся ли, - обратился к нам Владимир Ильич, - среди слушателей курсов товарищи, которых можно немедленно направить на фронт в качестве комиссаров и командиров частей?

Тут же посоветовал товарищу Смирнову внести изменения в программу курсов. Поменьше общих рассуждений, поближе к первоочередным задачам дня. Как сформировать на местах части Красной Армии, как организовать Советы? Важно, чтобы курсанты реально представляли себе это.

Владимир Ильич советовался с нами, как с равными. Меня и Старка подробно расспрашивал о тех курсантах, чьи кандидатуры были названы Смирновым. Достаточно ли политически грамотны, чтобы вдали от центра разобраться в сложной обстановке, принять самостоятельные решения, сумеют ли найти общий язык с солдатской массой.

Мы приняли активное участие в обсуждении новой программы курсов.

Вскоре я забыл, что среди этих очень уважаемых мною людей я самый младший, многим по возрасту гожусь в сыновья. Таким, чисто товарищеским, лишенным какого-либо превосходства, было отношение ко мне.

И теперь, переступив порог своего восьмидесятилетия, оказываясь в молодежной аудитории, сам молодея душой от одного соприкосновения с бурной, ищущей, увлекающейся юностью, я вспоминаю кабинет в Смольном, совещания "на равных", дружескую улыбку Ильича.

Станция Дно

По личному распоряжению Подвойского. Инцидент. "Кто сказал, что они шпионы?" Задание выполнено. Доклад Ильичу.

Вскоре дальнейший ход событий полностью подтвердил правоту Ленина.

18 февраля германские полчища вторглись в пределы Советской республики на петроградском, московском и киевском направлениях. Старая армия начала беспорядочное отступление.

Вечером того же дня мне в составе группы из пяти человек во главе со Степаном Корчагиным пришлось, по личному распоряжению Подвойского, срочно выехать на станцию Дно. Наша задача была - приостановить самовольную демобилизацию армии, задержать эшелоны с солдатами, создать из вновь сформированных отрядов заслон против наступающих немецких частей.

В фильме "Красная площадь" очень правдиво показана обстановка тех дней. Станции, забитые эшелонами демобилизованных голодных, разъяренных, рвущихся домой солдат. И против этой стихии, против бурлящего течения - горсточка большевистских комиссаров-агитаторов.

Примерно такую же картину мы застали на станции Дно. 19 февраля, в полдень, на,м с трудом удалось задержать один эшелон. Паровоз мы отогнали. Что тут началось! Солдаты толпами хлынули из теплушек. Осадили здание вокзала, выбили стекла в комнате дежурного но станции. Угрожая винтовками, наганами, требовали немедленной отправки.

Подошел второй эшелон с демобилизованными. Повторилась та же история. Солдаты начали собираться на перроне. Железнодорожники по нашей просьбе прикатили две бочки из-под керосина, поставили одну на другую - и трибуна готова.

Я выступил первым. Сказал о наступлении немцев, о том, что демобилизация временно прекращается и что есть решение ЦИК о формировании вооруженных отрядов и полков.

Слушали меня, как мне показалось, внимательно. Мой внешний вид, как, впрочем, и Петра Семенюка, вызывал доверие: мы были во фронтовых шинелях, с нашивками ранений.

Но вот на трибуне-бочке появился руководитель нашей группы Корчагин. В офицерской фуражке, в добротной шинели. Настроение толпы сразу изменилось.

- Эх вы, дурачье, рты разинули! Что вы гадов слушаете?! Разве не видите: немецкие они шпионы! - крикнул кто-то хриплым, простуженным голосом. - А этот, - показал на Корчагина, - форменный господин офицер.

Одной реплики оказалось достаточно, чтобы толпа вспыхнула, взорвалась:

- Бей их, сволочей! От Ленина, говорят? А документ? Ты мне документ подавай. Вроде от Ленина - грамоту.

- Добр волк до овец, да пасти ему не дадим!

- С офицерьем снюхались! А как же: ворон ворону глаз не выклюет!

- Сами клюнем. Расстрелять! В штаб Духонина! Судить гадов революционным солдатским судом!

Корчагина тут же стащили с трибуны. Я крикнул:

- Братцы, что вы делаете? Ну какой он офицер? Это же наш, путиловец.

Но не тут-то было. Озверевшая толпа, уже не внимая рассудку, нахлынула, подхватила меня и Семенюка, смяла, сбила с ног.

В ход пошли кулаки, приклады.

- За что, братцы? - услышал я сквозь боль, крики, обиду, обжигающую мозг, сердце, голос Петра Семенюка. - Мы же, черти, для вас жизни не жалеем, а вы нас убиваете.

Снова град ударов. Словно сквозь вату, пробивается ко мне незнакомый зычный голос:

- Что вы делаете? Прекратить самосуд!

Пистолетные выстрелы в воздух, и тот же голос:

- Прекратить! Немедленно!

Через несколько минут, окровавленные, в изорванном обмундировании, мы оказались под арестом в одной из комнат вокзала.

Толпа на платформе все еще продолжала бурлить. По доносившимся выкрикам мы поняли, что решаются два вопроса: как с нами поступить и где раздобыть паровоз.

Знакомый голос радостно воскликнул: "Вот они!" И тут мы увидели Волокушина и Белихина - товарищей из нашей группы. Их, к счастью, по непонятным причинам, никто даже пальцем не тронул. С ними два пехотинца и один здоровенный детина, судя по отличиям - артиллерист. Последний спросил:

- Вы кто, большевики?

- Да, - ответил Корчагин. - Посланы Лениным, Центральным Комитетом, ЦИКом. Приказ Ленина: задерживать эшелоны, создавать заслоны - немцы перешли в наступление!

- Да ну, правда? - переспросил артиллерист и, видно, уже ни в чем не сомневаясь, побежал к митингующим солдатам.

Не прошло и двух минут, как мы снова услышали его голос. За всю свою жизнь я слушал трех, нет - четырех людей, обладающих голосом такой мощи: Свердлова, Маяковского, Шаляпина и этого солдата-артиллериста.

- Товарищи! - рыкнул он, аж стекла задрожали. - Что же мы делаем? Вчера немцы перешли в наступление.

Толпа загудела:

- Вранье! Не посмеет немец. На всякую беду страху не напасешься.

Артиллерист продолжал, покрывая своим зычным голосом гул и крики толпы:

- Ленин прислал большевиков, чтобы они нам, дуракам, разъяснили, что происходит, как нам дальше быть: домой на печку к бабам разъезжаться или революцию от беды, от гибели боронить. А мы их, как шпионов, до полусмерти избили.

83
{"b":"44210","o":1}