- Успокойся, никаких тюрем ни сегодня, ни завтра не будет, - сказал Родионов, подсовывая под ресторанный счет деньги. - И - проснись! Кошмар закончился... Все. Поехали.
Через час она взахлеб рассказала, как "отчим" изнасиловал ее, как вовлек ее и Антона в банду, и о череде разбоев, которые под руководством Крученого осуществляли Весло и Чума, и о сгоревшей диспетчерской подпольной фирмы досуга...
Не успевая записывать потоком хлынувшие признания, Родионов, глядя на нее, словно очнувшуюся от гипноза, отчетливо представлял, что творится в душе этой девчонки.
Уже прижившаяся в ее сознании "наука" Крученого, напрочь отвергавшего какую-либо мораль рода людского и упивавшегося той властью, что даруют оружие и деньги, отторгалась, как короста засохшей крови от раны, и пусть с трудом, но все-таки пробивалась вера в существование в этом мире тех, кто способен противостоять ее покровителю и погубителю. И суть неожиданности такого ее открытия Родионов понимал с философской удрученностью...
Что являла собой для этой Оли милиция? Мордатые дяди с резиновыми дубинками в метро и на улицах, вылавливающие пьяниц и гостей столицы без надлежащей регистрации... Охотники за дорожными нарушителями с полосатыми жезлами... Как много было среди них тех, кто делал из своей профессии нехитрый и понятный всем бизнес, и наверняка тот же Крученый с откровенной и бесспорной гадливостью характеризовал их как продажное, беспринципное быдло, как полуроботов, чья фискальная программа с автоматической готовностью нейтрализовывалась всунутой в карман купюркой. Заплатил - проходи... Существа-турникеты.
А те, кто носил ту же самую форму, подразумевавшую совершенно иное содержание, те существовали лишь в ирреальном киношно-книжном пространстве, и уповать на них мог либо одураченный пропагандой идиот, либо вконец отчаявшийся.
Издавна и основательно укрепившийся в общественном сознании стереотип. И в разрушении его Родионову в который раз пришлось приложить усилия титанические. Девчонку приходилось убеждать в напрочь отвергнутой ею истине, что существуют на планете Земля и нормальные люди, а не только те, кто вернулся из преисподней. И подобная аллегория, как оказалось, была близка к истине...
Еще в ресторане Родионов приметил розовые косые шрамики на предплечьях девочки, невольно насторожившие его, и, улучив паузу в беседе, как бы между прочим кивнул на подживающие раны:
- А теперь вот об этом расскажи... - И небрежно, имитируя секущие удары ножа, провел кончиком пальца по своей руке.
На мгновение она замялась. Произнесла вяло:
- И это заметили?
Родионов выжидающе молчал.
- У него проблемы последнее время начались... Ну, мужские. И он... В общем, он мне надрезы делал и кровь пил... Возбуждало его... - Она отвела глаза от майора, всеми силами пытавшегося скрыть свою ошеломленность. - А потом, - продолжила неуверенно, - себя резал и меня заставлял... вот.
В восемь часов вечера Родионов встал из-за стола. Убрал документы в сейф. Сказал:
- Сейчас едем к тебе домой, дождемся наших офицеров, они останутся с тобой в квартире. Будет звонить Крученый или Антон, скажешь, что никто не приходил, что скучаешь, пусть приезжают. Поняла?
Она послушно кивнула. В глазах ее стояли боль и усталость.
- Тогда - поехали...
На подъезде к дому Ольга ухватила Родионова за руку, с заполошным испугом пролепетав:
- Они здесь... Вон машина...
И майор, невольно притормозив, увидел припаркованную возле подъезда "БМВ", возле которой стояли, угрюмо о чем-то беседуя, Антон и Крученый.
На мгновение Родионов растерялся. Что делать? Бандиты, вероятно, поджидают Ольгу, а может, не застав ее, уже собираются отъезжать... Да, Антон, похоже, садится за руль...
- Из машины не выходить! - прикрикнул Родионов на Ольгу и выскочил, досадуя, что оставил оружие на службе.
Схватил Крученого, уже протискивавшегося в салон, за локоть:
- Не торопитесь, Александр Иванович, есть разговор...
- Ты чего, фрайер?! - В колючих глазках, уставившихся исподлобья на майора, читалась яростная готовность к отпору.
Родионов показал удостоверение. Невозмутимо пояснил:
- РУБОП. Вам и Антону придется проехать со мной.
- Клал я на твою ксиву вонючую, - с терпеливым презрением отозвался вор, совершая новую попытку влезть в автомобиль. - А на тебя... - Договорить он не успел: Родионов, ухватив его за плечо пиджака, рывком выдернул из салона. Дружелюбно предупредил: - Ты меня, Крученый, не зли, а то допросишься, чего не хотел... Больно ведь будет...
- Да ты чего тут быкуешь! - Кулак Крученого поднялся для удара, однако противник, искушенный в искусстве восточных единоборств, широко и косо взмахнул ногой, угодив каблуком в подбородок оказывающего сопротивление задержанного.
Крученый рухнул на асфальт.
Боковым зрением майор усмотрел вылезающего из автомобиля здоровяка Антона.
Лицо Антона выражало гамму сложных чувств: во-первых, его откровенно поразило, что могущественный и грозный кумир и хозяин в ответ на свое неподчинение приказу какого-то там мента получил от него - профессионально и без излишних препирательств - по физиономии; во-вторых, спешить на помощь своему патрону означало атаковать сотрудника милиции, что не поощрялось уголовным кодексом; и в-третьих, появился этот сотрудник со своими требованиями в данное время и в данном месте, конечно же, неслучайно.
Крученый поднялся, бросился на майора.
Родионов провел подсечку, вновь повалив противника, в котором чувствовались, несмотря на возраст, могучая физическая сила и готовность стоять в своем сопротивлении до конца.
Антон между тем сделал первый робкий шажок к месту схватки. То, что за первым ударом последует второй и третий, сомнений не вызывало.
Вновь атака Крученого, вновь удар майора, сваливший неугомонного вора наземь, и его нутряной рык:
- Антон, сука, фас!
Переросток, как сомнамбула, двинулся на Родионова, в эту секунду с неудовольствием припомнившего о самозабвенном увлечении будущего противника таинствами каратэ. Полумеры в отношении поклонника профессионального рукопашного боя были недопустимы: в Антоне мог привычно проснуться слепой агрессивный азарт бескомпромиссной схватки.
