- Так есть в этом доме текила, мать её так? - решила отвлечь меня от печальных размышлений неуемная бестия. - Или Алоиз, паразит, всю выдул?

- Пойду, поищу, - обреченно сказал я, притомившись от абсурдисткой постановки, - на кухне.

- I love you, baby! - послала воздушный поцелуй.

- Ага, - зачесал затылок, будто там копошился взвод вошек.

Что происходит, Чеченец, задал справедливый вопрос своему отражению, скачущему по кухонной утвари и стеклам, как шкет по лужам. И не получил ответа, ища в холодильнике и шкафах проклятую текилу. Ее не было; верно, Вирджиния была права в своем предположении насчет алоизных проделок.

Вирджиния-Вирджиния; если с меня снимут обет молчания, я скажу все, что думаю. А что я, кстати, думаю? Ничего, кроме одного - меня уносит в открытое бушующее море; и неизвестно куда прибьет - к песчаному бережку, по которому легкомысленно тетешкается веселый дедок в домотканой рубахе, напевающей песенку, или ещё куда?

Вернувшись с бутылкой клопиного коньяка и апельсинами, я обнаружил в гостиной кардинальные изменения мизансцены: два работника умственного труда занимались тем, что гуляли по комнате и запускали руки во всевозможные потайные местечка - под стол, стулья, в горшки с цветами, за картины, под ковры.

Бутылка выпала из моих рук, но удачно - на ногу Варвары Павловны. Она громко выматерилась, вспомнив мою маму, разрезающую, быть может, очередную человеческую тушку на операционном столе, и я понял, что можно говорить, как и прежде.

- Что за .... ...., вашу мать?! - заорал я не своим голосом. - Можно объяснить все человеческим языком.

- А вот что! - и брызнула на стол маленькие штучки, похожие на миниатюрные наушники.

- Что это? - изумился.

- Жучки, родной, то есть подслушивающие устройства.

Я сел - стоять было выше моих сил. Более того, полностью лишился дара речи, чувствуя себя павианом на амазонской лиане.

Вирджиния заметила мое состояние, улыбнулась, плеснула коньячной бурды в хрустальные фужеры:

- Будем здоровы!

- А?..

- Алеша, для душевной анестезии!

И я заглотил жидкость без вкуса и запаха, точно артезианскую водицу. Мир не изменился и по-прежнему был напичкан загадками и таинством? Опять же "жучки" на столе - знак нашего криминального бытия.

С брезгливостью цапнул одного из них, будто живую гниду. Вирджиния засмеялась - не бойся, он уже не кусается, и спросила разрешения погулять её боевым товарищам по дому.

Я, находившийся в легкой прострации, лишь развел руками - все к вашим услугам, господа. Потом я и Варвара Павловна начали беседовать на отвлеченные темы, но про нашу жизнь. С коньячком, чтобы прояснить общую картину мироздания. То есть со стороны весь наш разговор был похож на бред умалишенных.

- Ты кто?

- Вирджиния.

- А я кто?

- А ты Алеша Иванов по прозвищу Чеченец.

- А у тебя какое прозвище?

- В смысле?

- Как тебя зовут... твои же б-б-боевые товарищи?

- Майор ФСБ...

- Где?

- Кто?

- Майор ФСБ?

- Он перед тобой.

- Врешь, - твердо сказал я. - Я вижу только тебя.

- Я и есть майор. Только не надо задавать вопросы?

- Какие?

- Может ли быть, женщина под полковником?

- Не понял, - признался я. - Давай лучше выпьем на троих.

- На троих?

- Ну, я, ты, майор, и твой полковник, под которым ты... Где он, кстати?..

- Алешка, ты разморился, - засмеялась, накрыла пледом. - Подрыхни пока, поговорим после...

- Все это мне снится?

- Спи, дурачок...

И я провалился в лунку небытия; так, наверно, грешники ухают в тартарары, к сатане на закуску.

Ууух! Не знаю, сколько по времени продолжался мой полет во мраке прямой кишки мироздания, да все имеет свой конец, в смысле окончание впереди забрезжил блеклый светильник: у врат рая или у заслонки геенны огненной?

Узнать я не успел - какая-то инициативная и потусторонняя сила буквально выплюнула меня, фекашку, из заднего прохода Макрокосмы, мол, не торопись, сукин сын, к вечности, ещё помучайся на этом свете...

И я проснулся, обнаружив себя в кресле. В углу мягким болотным цветом отсвечивал торшер. За окнами угадывалась глухая ночь. Напольные часы прохрипели полночь. В пересохшем рту гнездились клопы.

Чертыхаясь, отправился на кухню, чтобы найти дифлофос для поднятия тонуса. Нет, так жить нельзя? А как надо? Кто ответит на этот детский вопрос? Но самый вопрос вопросов: где мои дорогие гости? Или все это очередной дурной сон, который надо немедля позабыть.

Оказалось, не сон: на мой шум явилась Вирджиния, Верка, Варвара Павловна. Вела себя привычно и спокойно, точно была законной, осточертевшей до печенок супругу супругой.

По её утверждению, я выдул всю бутылку коньяка, она лишь успела приласкать стопочку.

- На то были свои причины, - туманно заметил я.

Мы сели за стол. Я поставил перед собой лоханку со льдом и принялся колоть его стальным штырем. От моих яростных ударов восстали, полоумно забрехав, все окрестные собаки. Когда я малость приустал, Вирджиния спокойно поинтересовалась моим состоянием?

- А какое оно может быть, как ты сама думаешь?! - начал драть горло, глотая куски льда. - Я устал! От всех вас! И от себя тоже! Почему? Потому, что я - это не я! Ха-ха! Я - Чеченец, ты это понимаешь? Меня нет - есть только тень по имени Чеченец! Да, что я?! Ты? Моя ненаглядная! Сто лет тебя не было. И вот, пожалуйста, заявилась! Но это не ты, моя хорошая!.. А кто?.. Почему мы живем, как в театре масок? Не жизнь - а тарарамбурия с говном на лопате!..

Такая вот избитая, как котлета, некрасивая истерика. Что там говорить, устал сражаться с фантомами и решать бессмысленные ребусы, которым не было предела.

А что Вирджиния? Она вела весьма оригинально: заливалась от хохота, как дурочка с переулочка. О чем я ей и сказал, о дурочке. Мог и не говорить - не сдержался, умаявшись душевной смутой.

- Ох, Алешка-Алешка, - проговорила моя первая женщина. - Каким ты был...

- Я ещё есть, - вспыхнул последний раз.

- Все мы есть, - взяла из лоханки кусочек льда, сжала её в ладони, помедлила. - А потом нас.... нет, - рассажала ладонь: ледышка таяла, как айсберг в теплых атлантических водах. - Мокрое место...

- А вот и нет, - не согласился. - Мы все есть... мы - бессмертны... пока живы и даже потом... если кто-то будет помнить о нас...