Всхлипнув, заимодавец открыл глаза. Зашлепал ими, как дети по мелководью. Потом остановил взгляд на лезвии, отражающего ложный мир экрана.
- Ыыы, - потерял дар речи.
- Здорово, Кутя, - сказал я. - Не зарежу, если ответишь правду, и ничего кроме правды.
- А ты кто? - выплюнул вопрос.
- Я - Чеченец.
- Ааа, - с явным облегчением перевел дух. - Наслышан о твоих подвигах, поганец такой.
Не люблю, когда меня оскорбляют. Словом. Легким движением вырезал на пергаментном лбу врага вот такой полумесяц: ). На вечную память. Подсвеченная экраном кровь, блёкая, залила лицо дурака-говоруна.
- Ааа! - заорал от боли и страха, подставляя ладони под капель. Гад-гад! На кого руку поднял?!
- Еще одно некрасивое слово и отрежу язык, - предупредил. - И то, что ниже.
- Я истекаю кровью, - жаловался, прикладывая подушечку к черепу. - Что за дела: сразу резать? Я - не полено. Можно же договориться, да?
Я был вынужден согласиться: Кутя - не полено, в следующий раз буду более приветлив.
- В следующий раз? - сполз по креслу, потеряв навсегда чувство юмора.
Я успокоил господина Кутепова как мог: если ответы будут правдивы, я мгновенно исчезну из его беспечальной жизни.
При этом в его интересах было бы замечательно, чтобы о наших ночных посиделках никто не узнал. Телохранители пребывают в депрессии, их можно уволить по статье о несоответствии своим служебным обязательствам.
- Да-да, молодой человек, - морщился ветровский нувориш. - Я отвечу на все вопросы, только вы не понимаете...
Я прервал его: понимаю все, лучше пусть припомнит сегодняшний праздничный обед в "Эcspress" с юным Сурковым. Там было ещё двое? Кто они? О чем говорили? Куда потом отправились?
Мой собеседник с облегчением вздыхает: Господи, он-то думал, и начинает изливать душу: в ресторане оказался по своим мелким коммерческим делам, Сурок женихался к Тамарке, известной давалке, и наклюкался до горизонтального состояния, плакаясь всем, что утром потерял пятьсот тысяч баксов на трассе; увезли его, недееспособного, друзья Куркин и Потемкин; его, Кутю, подбросили домой, а куда дальше троица сплавилась этого он не знает и знать не желает.
- А имя Джафар что-нибудь говорит?
- Джафар? Это наркота, я к этому ни-ни, - испуганно оглянулся на ночные окна.
- Джафар уже с Аллахом, - не выдержав, похвастался. - Не без моей помощи. Так что не бойся, Кутя.
- Али-бека тоже к Аллаху?
- А кто такой Али-бек ?
- Это старший брат Джафара.
- Старший брат? - задумался. - Вот этого не знаю: улетел он или нет?
- Чеченец, - проникновенно проговорил мой новый знакомый. - Можешь заказывать панихиду по самому себе.
- Почему?
- Кровная месть. Если они знают, что ты Джафара...
- Война - ху... ня, главное - маневры, - ответил я. - Я на своей территории.
- Боюсь, что Али-бек и сорок его разбойников считают эту территорию тоже своей, - заметил Кутя.
. - Надо их переубедить в этом.
- Тогда мне остается пожелать удачи, Чеченец, - развел руками человек с окровавленным мусульманским знаком во лбу. - Жаль, что не поняли друг друга сразу. Вот что мне говорить любимой мамочке?
Я рассмеялся: смешные люди, сначала они молят, чтобы им сохранили жизнь, а после переживают, как будут выглядеть на светском фуршете.
Мы расстались друзьями, напоследок я получил дополнительную информацию, где можно быстро обнаружить троих загулявшихся приятелей.
Ночка выдалась веселой. Я чувствовал себя блохой, перепрыгивающей из одной промерзлой собачьей шкуры на другую.
И все только потому, что причудился странный сон. Если с Сурком ничего не случилось и он самым хамским образом находится в теплом овине, то ледяной промоины ему не миновать. Своими руками затолкаю туда, предварительно кастрировав за треп.
Путеводный свет холодной луны привел меня в тупик "Первомайский", здесь, в одном из развалюх, как утверждал ростовщик, находился притон бабушки Федоры, где у каждого страждущего была законная возможность назюзюкаться до красножопых дьяволят и нанюхаться до воздушных замков, из бойниц которых удобно улетать в небытие.
Чтобы не вспугнуть любителей эфирных полетов и вредных чертей, я оставил джип у магазинчика "Товары для дачников" и проковылял по глубокому снегу в тупичок.
Местный дом культуры имени бабы Федоры, обнаруживавшийся в кособокой хатке, просвечивался праздничными огоньками; оттуда слышались вопли, мат и здравницы в честь Рождества.
Появление Чеченца на празднике жизни осталось незамеченным. Дым стоял коромыслом. И в нем плавали призраки - кажется, моя мечта осуществилась: наконец угодил в царствие теней. Правда, некоторые блевали и мочились, как живые, что никак не меняло сути происходящего.
Как догадался, "слободская" братва низшего пошиба отдыхала после праведных трудов, чтобы в новом году с новыми силами продолжить битву за урожай в закрома родины, то есть в "общак".
Многие были знакомы по детству, когда мы бились до первой крови и не били лежачих. Теперь времена и законы изменились: враг упал, добей его или он выпустит из тебя кишки.
Мне удалось извлечь на мороз Долгоносика, с которым мы, помнится, дружили; у него был знаменитый на всю округу шнобель и по этой уважительной причине строптивый характер. Приятель брыкался в снежной вихре, не понимая, что от него требуют, затем, протрезвев, признал меня.
- Леха, сука такая, ты из меня пломбир ладишь?
- Ищу Сурка или Куркина, или Потемкина?
- Не так быстро? Кого ищешь?
Я повторил имена. Долгоносик повел простуженным клювом и сказал, что конфиденциальная информация нынче стоит деньжонок. Я тиснул ему в зубы зеленый хруст и он сообщил, что Сурка не видел лет сто, Потемыч пробегал мимо ещё вчера, а Куркин отвалил к бабенке на хазу.
- К Тамарке? - рявкнул.
- Не, - удивился моему предположению, - к Орлихе.
- Где живет? - отчаянно взвизгнул, понимая, что этот бесконечный лабиринт по простуженным улочкам и переулочкам слободки не закончится никогда.
- Так это, - неопределенно отмахнул рукой в ночь, - тама.
Я понял, что нужно действовать более решительно, чтобы вырваться из блокады. Ухватив за шиворот орущего приятеля, поволок к машине.
