- Там автономное питание, - получил ответ. - Отпустите меня... у меня жена... у меня подагра...

- И что это значит? - не понял я. - В смысле, надо атаковать.

- Не пробиться туда, - цокнул Чеченец. - При все нашем желании. Слишком много неверных.

- Неверных, - повторил я и мы, взглянув друг другу в глаза, опаленные боем и наркотической гарью, поняли без слов.

- Все будет хорошо, дядя, - сказал я. - А скажи-ка, где находится система охлаждения всей зоны?

- Там, - обреченно отмахнул ладошкой. - Под лабораторией... - И вскинулся в ужасе. - Господа, что вы хотите сделать?

- Догадайся сам, жижавнюк, - осклабились я и Чеченец.

- Это невозможно, - всплеснул ручками. - Это будет катастрофа... экологическая...

- Дурак, лучше эта, чем другая, - сказал я. А Чеченец приказал. Вперед!..

... Прорыв в зону системы охлаждения всего комплекса "А" нам удался. С потерей нашего неуклюжего проводника - ему не повезло: стрела впилась в номерок. Вжиг! А стрелы, мать моя родина, летали так, словно мы находились в джунглях Амазонии.

Чеченец и я старались не обращать на них внимания, круша врагов матом, спецназовскими ударами и надежным автоматом Калашникова. От наркотического угара и куража боя у меня возникло впечатление, что рядом со мной молотят врага мои друзья и товарищи из героической 104-ой. Они идут за мной беспощадным римским каре и нет силы, способной остановить эту живую и мощную волю духа.

- Ваня, прикрывай! - ору я.

- Алеха, слева, - отзывается Ванечка Стрелков. - Стрелы!..

- Осади малость, твари нечистые! - пыхтит Колька Кирсанов, добродушный самарский увалень. - Ну ужо я вас!..

- Снайпера, Василек!

- Бей, Мишка!

- Сюда-сюда, братцы!..

- Славка, огоньку!... Дай-дай-дай!

- Мужики, гранаты! Где, е`вашу мать, гранаты!...

- Из подствольника, Иванов!..

- Ах, е... ть ваш весь род!

- Кровь-кровь-кровь!..

- "Тарантулы"! За мной!

- Ааа! Ыыы! Ух! Эх! Их! Матушка-Рассея!..

Потом ближний бой закончился. Мои боевые друзья и товарищи ушли в вечность, а я и Чеченец забаррикадировались в подвальном помещение, оплетенном кишками огромных труб. Перевели дыхание. До часа Z оставались минуты и можно было поговорить на прощание по душам, не обращая внимания на удары в бронированную дверь.

- Ты ранен, Леха, - обратил внимание Чеченец на две стрелы, торчащие в предплечье.

- Ха! Пустое, - отмахнулся. - Ты сам-то как?

- Хорошо, - хныкнул. - Умирать будем красиво.

- Конечно, родной, - ответил я. - Не забывай меня.

- Такое забудешь, - усмехнулся. - Торопись, Алеха. Время!

- Да-да, прощай, Чеченец.

- А все-таки мы их, Алеша, сделали, - уходил. - Не смотря ни на что. Как Заяц Лису, а?

- Как Заяц Лису, - захохотал я. - Это точно! А Волк при нем!

- А Волк при нем, - тоже смеялся, удаляясь из моей жизни. - Ох, Леша-Лешка, с тобой не соскучишься, ха-ха.

Когда он исчез, я обратил внимание на свою тень - она была мерзкая, липкая и от грехов черная. Впрочем, это, возможно, была моя кровь... Хотя это уже не имело никакого значения.

Я чувствовал, что сокрушающий миллионы и миллионы жизней час Z где-то здесь, рядом, он заполняет удушливым наркотическим смогом все пространство и спасение лишь в одном: очистить это пространство концентрированным кислородом.

С трудом открываю винтиль резервуара, похожего на огромную и чудовищную по мощи бомбу. Упругая и жесткая струя вырывается из емкости, как джинн из лампы Алладина, и начинает гулять смерчем...

Я поймал в кармане куртки зажигалку - подарок Вани Стрелкова... посмотрел на часы... минута до часа Z... 59 секунд... 58... 57... 56... 55... 54... 53... 52... 51... 50... 49...

Поднес к глазам зажигалку и увидел на её отполированной от частого употребления зеркальной поверхности себя, Алешку, юного и восторженного... каким он был на берегу моря... где на мелководье плескалась девочка Ю, заливающаяся дивным колокольчиком: дзинь-дзинь-дзинь...

- Ю, - сказал и щелкнул колесико кремня, точно повернул колесико времени.

- Ю, - сказал и словно нанес молниеносный последний удар по себе и всему тому, что подлежало немедленному уничтожению.

- Ю, - сказал и увидел - колоссальная, огненно-плазменная цунами, вырываясь на свободу, накрывает полностью своей раскаленной магмой бетонную конструкцию всей спецзоны "А".

И увидел - пространство моей пластающей во мгле отчизны осветилось, и в этом очистительном пламени я увидел людей, их было миллионы и миллионы, и они были люди, они стояли у окон и молча смотрели на бушующее зарево.

И увидел - как содрогнулся весь милый городок Ветрово и все его жители тоже припали к окнам.

И увидел Летту, она стояла у хирургического стола и, услышав чудовищный подземный гул, вскинула голову к слепящим лампам операционной и все поняла, и маму увидел, продолжающую недрогнувшей рукой свою бесконечную работу.

И увидел усталых молоденьких солдатиков, выходящих из смертельного боя.

И увидел девочку Ю, рисующую дом и кошку в нем, и гамак, и медведя, и себя, и меня.

И увидел Антонио, укачивающую на руках Ваньку...

Потом увидел, как плавится рука и сам человек, не успевший притопить клавишу компьютера, чтобы вызвать дьявольский час Z; увидел, как на другой части планеты пытаются реанимировать этот час Z, не понимая, что нельзя реаминировать труп; потом увидел, как трещит инкрустированный телефон на даче государственного деятеля, и тот просыпается в поту от дурного предчувствия, напяливает на свои маленькие кротовые глазки очки с мутными стеклами, а после слушает сообщение, превращаясь в омерзительного и раздавленного скурлатая, но находит в себе последние силы и тряскими пальцами набирает номер телефона, известный только ему...

И вижу: моложавый человек с лицом удавленника и соломенной челочкой на нем удивленно отрывает голову от документов, у него странные глаза - в них стоячая жижа мертвого ржавого болота, и этот человек внимательно слушает, что ему говорят, и с каждым словом покрывается пунцовой краской гнева...

И вижу, как и он тоже торопливо накручивает диск и в телефонной мембране раздается женский голос, похожий на голосок дьякона в маленькой заброшенной церквушки, фальшиво напевающего псалмы во здравие Господа нашего, давшего нам хлеба насущного...