Ситуация сама по себе и смешна, и нелепа: компакт-диск один, а желающих им владеть намного больше. Что делать? Единственный выход распилить компьютерный кругляш на три равные части и одарить всех жаждущих и алкающих. Представляю, как вытянутся их рожи?
- Смех без причины - признак дурачины, - говорит Вирджиния.
- Извини, - каюсь я, понимая, что и на самом деле скалюсь, как ослик на морковку. - Вспомнил анекдот.
- Расскажи, не таи, - не верит.
И я ведаю байку о мужике, который проявил удивительное мужество, когда спас ребенка, упавшего с парохода в реку. Ах, какой герой! Ах, какой герой! - кричали все на палубе. А мужик утерся и цедит сквозь зубы: Знал бы, какая блядь меня толкнула в воду, убил бы!
Вирджиния смеется: героизм поневоле страшнее атомной бомбы. Не нужен нам героизм, товарищ Иванов, требуется кропотливая и спокойная работа на благо отчизны. То есть, не понимаю я. Тогда Варвара Павловна, как учительница, вновь начинает растолковывать суть своего предположения. Я, на её взгляд, лучше других знал отчима и мне необходимо каким-то чудесным образом угадать потайное местечко.
Чаще всего человек действует по шаблону - прячет, к примеру, американские доллары в собрание сочинений Л.Н. Толстого, немецкие марки - в тома А.П. Чехова, манаты - в "Поваренную книгу", а отечественные рублики в книги Джека Лондона... я искренне верю во всю эту галиматью, Вирджиния смеется, оказывается она так шутит, и продолжает: но встречаются люди, мыслящие неожиданно, варианты их поведения практически невозможно просчитать и тогда можно взять родственника, в данном случае, усопшего и прибегнуть к помощи специалистов по психоанализу и гипнозу.
- Родная моя, - укоризненно замечаю. - Сколько можно повторять, никакого отношения...
- И тем не менее...
- И меня, как собаку Павлова?
- Тебя, как кролика. Это не больно, дурачок, - улыбается. - Это как сон...
- Тьфу! - говорю в сердцах. - Зачем тогда таскались в гости к матери и дальше?..
- Так надо, - получаю вполне конкретный ответ.
- И когда, блин, эксперимент?
- Завтра, если ты не возражаешь.
Я фыркаю: какие могут быть возражения? Я, как тот мужик на пароходе, хошь-не хошь, а когда концентрированный пинок под зад, то уж невольно ковырнешься в мутную воду отечественного Ганга, где блажит несчастное дитя.
- А если не проснусь? - проявляю интерес к своей биохимической субстанции.
- Прекрати.
- А если проснусь, но идиотом?
- Как может идиот стать идиотом! - теряет терпение Вирджиния.
- Спасибо, ты добра ко мне, - целую руку. - Всегда подозревал, ты высокого мнения о моих умственных способностях.
- О, Господи! Прости мя грешную! - и лупит перчаткой по моему уху.
Я сопротивляюсь - джип юхтит на ледяной трассе, как металлический короб с промороженными цыплятами, каковой вывалился из трайлера, следовавшего рейсом Бостон - Засрацк.
Мы, люди, полоумно вопим - встречные грузовики, идущие из Засрацка в Бостон, подают возмущенные сигналы, мол, что за пляшущие коленца, мать вашу так, здесь вам не дистиллированное USA, а инфицированная выбоинами и рытвинами, родная, блядь, трасса смерти.
Неизвестно, поставила бы шоферня на нашей с Вирджинией могилке крест, да нам свезло - джип скатился на проселочную дорогу. Попрыгав на кочках, автомобиль как бы неожиданно заглох под пушистой елью. С её мощных и красивых лап сошла снежная лавина, холодная плотная пыль покрыла окна и мы оказались в затемненном и загадочном пространстве.
- Как в юрте, - сказала Вирджиния.
- Ааа, попалась, чукча, - и приблизил свое лицо к её.
- Э-э-э, чукча, чего тебе надобно?
- Тебя хочу, чукчу?
- Как? Прямо здесь?
- А почему бы и нет? - Видел её напряженный влажный зрачок, отражающий странный выпуклый мир, где жили наши искаженные тени. - Юрта, полярная долгая-долгая ночь, белые медведи и тюлени...
- И тюлени, как интересно? - слабо сопротивлялась. - А нельзя ли поехать в избушку?
- А в юрте куда интереснее, - рвал одежды.
- Сомневаюсь я...
- Сейчас узнаешь, как чукча еб... т свою сладенькую чукчуху, - резким движением отщелкнул стопор на кресле и моя первая женщина вместе с ним завалилась навзничь.
- Ё", мама моя! - и этот крик был самый внятный из всех, несущихся из механизированной юрты долгую-долгую-долгую полярную ночь.
Иногда мне трудно объяснить свои же поступки. Часто действую не разумом, а руководствуюсь желаниями совсем другого органа. И такое подозрение, что это - зад. Иначе невозможно объяснить, каким таким удивительным образом я угодил в невероятный переплет.
Когда все это началось, спрашиваю себя, сидя в кресле перед темнеющем экраном дисплея, где ненавязчиво выражался Чеченец. Где тот неприметный и тихий родничок, бьющий из-под изумрудных проплешин? Где начало всех начал, откуда проистекают великие реки?
Было лето, и я умирал от скуки и обреченности жить бессмысленной и вечной жизнью, и сквозь гнетущую пелену услышал звук, будто птицы с колокольчиками перемахивали в теплые края: дзинь-дзинь-дзинь. И я поднял трубку и услышал незнакомый голос, который сказал, что он Иван Стрелков.
- Ваня погиб, - сказал я. И не узнал своего голоса.
Потом все выяснилось. И я решил поехать в деревню Стрелково, где находилась могила моего павшего друга. Мы встретились у выхода из метро, я, Иван Стрелков и юный Егорушка. Они тащили подарки на свадьбу, и я им помог. Помню, неистребимый запах клоачного общепита - гости столицы пили водку, а из музыкальной шкатулки ссучилась разболтанная песенка с припевом: "Что ж ты родина-мать, своих сыновей предала, блядь!"...
Еще помню ожерелье жира на шее того, кто торговал оптом и в розницу этим сладкозвучным ширпотребом.
Что же потом? Поезд и странный сон, где я повстречался с Ваней, завернутым в кокон из серебристой фольги. Он упрекнул меня в том, что я хочу прожить сто лет среди теней и что я больше мертв, чем жив?.. Тогда я его не понимал...
Что же дальше?.. Когда выбрался из купе, увидел в коридоре... Вирджинию. Мне показалось, что эта она, первая моя женщина. Нет, эта была Алиса... Алиса, похожая на Вирджинию? И Вирджиния, похожая на Алису?.. Не в это ли странном совпадении есть ключ к разгадке? И потом - где Иван, обещающий приехать? Его нет. А не рвануть ли к нему, желающему что-то мне сообщить? Что?
