Я и моя дочь внимания бы не обратили на столь пропагандистское, нелицеприятное зрелище. Да брела на свою беду старушка, божий одуванчик. В резиновых ботах. Остановилась, отдыхая, у кустиков; заметила осрамленного временем и потомками Творца новой жизни, перекрестилась. Зачем это сделала? Сама перекрестилась, да ещё этого гипсошлакобетонного монстра перекрестила. Тут меня черт и дернул за язык, спросил, невинно округлив зенки:

— Бабуль? А это кто? На нужник кажет?

К сожалению, я и подумать не мог, что ещё сохранились боевые и революционные старушки. Бедняжка сморщилась от ненависти и прошипела:

— Развинтились все! Всех вас, христопродавцев!.. — и удалилась в сторону, куда указывал её бог: СССР.

А что же я? Я взял дочь за холодную ладошку и увел родного человечка подальше от греха.

Мог ли я даже в страшном сне предположить, что буду находиться в какой-то загадочной, общегалактической дыре и вспоминать одичавшую, в резиновых ботах, бабульку?

— Неужели бабуля… того?.. — удивился я.

— Да-с, — последовал ответ. — Она в расстроенных чувствах поскользнулась в клозете… и утонула.

— Печально, — вздохнул я. — Я, конечно, виноват, но и невиноват. Под ноги надо смотреть.

— Человек, — прервали меня. — Вы каетесь?

— Частично, так сказать, признаю: пошутил неудачно… однако так можно любого обвинить черт знает в чем?

— Не чертыхайся, землянин, — сделали замечание. — Чай, не на привозе.

Я хекнул, хлопнул себя по колену — братья, к которым я угодил, определенно начинались мне нравиться: учились на ходу, братья по разуму.

— Каюсь. Частично, — отмахнулся. — И жду ответа на поставленный мною вопрос: кто такие?

— Отвечаем, частично, — саркастически ответил желчный голос. — Мы из МВФ.

— Откель?

— Из МВФ, человек, — проговорил интеллигентный голос. — Не слышали?

— Знакомая аббревиатура, — задумался.

— Мировой Вспомогательный Фонд, — объяснил велеречивый голос. Запомни!

— Уже запомнил, — поспешил с уверениями. — А чем вы занимаетесь? Если помощью, то кому?

— В данном спектральном времени мы занимаемся вашей планетой, именуемой Земля, — проговорил интеллигентный голос.

— И совершенно зря, — каркнул желчный голос. — Попомните меня: потом будет поздно. Болезнь необходимо уничтожить в зародыше, братья!

— В чем дело? — возмутился я. — Кого вы там собираетесь уничтожать? Нас? Это ещё неизвестно: кто кого?..

— Вот именно. Если мы не уничтожим их, они уничтожат весь Всемировой Организм. Братья, я обращаюсь к вашему разуму!..

— Ничего не понимаю, — взъярился я. — Толком объясните мне, олуху!

И мне объяснили, что планета, именуемая Земля, больна. Являясь клеткой в Мировом Организме, она заражена вирусом под медицинским названием ДЕНЧ, что соответствует онкологическому заболеванию человека, когда одна из его клеток выходит из-под контроля организма. Чтобы остановить разрушительные процессы на Земле, создана экспедиция от Мирового Вспомогательного Фонда. Работа находится в начальной стадии: ведется поиск людей, способных остановить прогрессирующую болезнь.

Я весь этот веселенький, в цветочках, бред внимательно выслушал, а что мне оставалось делать; когда вокруг одни сумасшедшие, делай вид, что ты тоже из МВФ — из медицинско-ветеринарного филиала. Однако после минутного замешательства я решил, что человеку негоже бояться каких-то мифических доброжелателей:

— А где гарантии, что это не вы сами хотите нашу планету в сырьевой придаток?

— Уууааа! — плаксиво взревел желчный голос. — Братья, он из нас делает идиотов.

— Я хочу понять, — обиделся. — И потом: слишком все похоже на душевнобольные фантазии?

— Ваша быстротекущая болезнь в вас самих, — спокойно объяснил велеречивый голос. — Вы, проживающие на одной шестой части суши планеты, своим феерическим… эээ… затрудняюсь назвать этот феномен.

— Расп… йство? — догадался.

— Хм. Вот именно. Этим явлением вы поставили под угрозу существование всей жизни на Земле. И мы здесь только в качестве тех, кто способен остановить разрушительные последствия вашей хаотичной, безумной, нервнобольной деятельности.

— Допустим, все так, — сдавался я, — но зачем вам моя душа. Вы её из меня буквально выковыриваете, как изюм из булочки?.. Сомнительными угрозами. И это меня смущает.

— Спасение в вас самих: вы отдаете нам свои души, а мы помогаем, иначе вынуждены будем принять меры по уничтожению всей злокачественной клетки.

— Крепко-крепко, — сказал я. — А вы знаете, братья, что такое человек без души?

— Или труп, или ничто. На данный период развития человечества ничто составляет 26, 66 %.

— Многовато чего-то, — покачал головой. — Не ошибаетесь, господа?

— Мы никогда не ошибаемся в том, что касается цифр, но с человеком, несколько расстроенно проговорил интеллигентный голос. — Человек для нас пока остается непредсказуемым. Жить во вред себе?.. Ненавидеть себе подобных?.. Уничтожать себе подобных?

— Человек прост как обезьяна! Пожрать да нагадить там, где пожрал, нервничал я. — Боюсь, что ваша миссия будет неудачна.

— Но есть же вы, — раздался хитроватый голос. — Есть вы. Вас мало, но вы способны…

— Нет! — вскричал я. — Вы хотите, чтобы я был ничто?! Почему я должен жертвовать во имя очередной безумной идеи?.. Надеюсь, знаете нашу многократно операбельную историю?.. Миллионы, миллионы, миллионы жертвовали собой?.. Во имя чего?.. Что мы имеем? Пустоту, такую же, как и у вас здесь!

— А ради дочери? — спросил велеречивый голос. — Неужели ради будущего своей дочери?

— А вот это удар ниже пояса! — завопил нечеловеческим голосом. — Дряни вы галактические! Шантажисты! Это мы тоже проходили: ради ваших детей, ради ваших детей!.. Да, я ради нее, краснобаи вы небесные!.. — Был зол и вне себя: разве можно так поступать — мелко, гадко, корыстно; а ещё из высших, утверждают, сфер?

— Значит, вы не хотите? — с угрозой поинтересовался интеллигентный голос, он же хитроватый, он же желчный, он же велеречивый.

— Нет! — завизжал, пытаясь вырваться из кресла. Тщетно, невидимые путы держали меня. — То есть мне надо подумать! — Бился в истерике. — Что, рожи лукавые, силой хотите душу взять! Не сметь! — Однако какая-то невидимая сила, раздирая грудь, проникла в мой сопротивляющийся организм. Я беспомощно корчился на костыледерном кресле и прощался с самим собой. И казалось, спасения нет, как вдруг мои непотребные вопли превратились в осмысленные, молитвенные слова. — «Да будет мир и любовь между всеми, и да будет бессильны козни врагов, внутренних и внешних, злых сеятелей плевел на ниве Твой!»… — и, слыша торжествующий собственный голос, увидел облачную субстанцию, летящую с невероятной скоростью (скорость света?) по мглистому, пульсирующему туннелю… прочь… прочь от опасной пустоты… И то, что мчалось со скоростью света, очевидно, было мною. Потому, что уж больно оно забористо материлось. — …!..……!..

… Кто-то ужасно матерился последними словами и хлесткими оплеухами оздоровлял меня. Что за чертовщина? Матовый и мокрый мир качался перед больными глазами. Разлепив веки, понял, качается лампочкой родное солнышко, сам я валюсь на бережку очередной речушки Вонючки с фекальными проплешинами, и Сосо Мамиашвили поливает бездыханного товарища из ведерка, будто садовый участок.

— Эй, свинтился совсем, что ли? — отплевывался я. — В чем дело, генацвале?

— Слава Богу, — вскричал тот. — Я думал: п… ц!

— К-к-кому?

— Тебе, идиот!.. Тебе!

По его уверениям, я брыкнулся в беспамятство мгновенно, как только заглотил пилюли и коньячок. Через четверть часа начал покрываться веселеньким синюшным цветом трупа, а ещё через несколько минут — забился, хрипя, в конвульсиях. Пришлось тормозить авто и обновлять Вано живой водицей.

— Уф, — сказал я, оглядываясь по сторонам: природа млела под куполом небесного храма. — Хорошо жить на свете, господа, — пошатываясь, вставал на ноги. — Чтобы все так жили, как я летал, блядь.